РУССКАЯ ЭСТЕТИКА

Русскую эстетику принято начинать с XIX  века – тогда в ответ на работы Г.Ф.В.Гегеля («Лекции по эстетике»), П.Прудона («Искусство, его основание и общественное назначение»), И.Тэна («Чтения об искусстве») и других российские мыслители создавали собственные трактаты, посвящённые эстетической проблематике, в качестве примера которых можно привести «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855) Н.Г.Чернышевского, статьи В.Г.Белинского, и даже «Разрушение эстетики» (1865, 1867) Д.И.Писарева. Но что значили эти размышления по поводу эстетики, если они были вызваны к жизни внешним по отношению к российской действительности поводом, а сама русская художественная культура как раз стремительно утрачивала самобытные черты?

В древней и средневековой Руси собственно эстетических теорий не существовало, притом, что высокая художественно-эстетическая культура охватывала все стороны жизни русского человека. Чутко и отзывчиво воспринимая проявления прекрасного, древнерусский человек, подобно его современникам-японцам, не задумывался над тем, что есть прекрасное, а если и задумывался, то не стремился выразить это в словесных формулировках. Он лишь констатировал, что красота есть, и умел радоваться ей, удивляться ей и восхищаться ею.

В связи с этим наиболее полное представление о русской эстетике в целом можно получить лишь в том случае, если производить её изучение на двух уровнях – не ограничиваясь вербализованным выражением эстетического сознания, уделить особое внимание реальным формам русской культуры во всех её проявлениях, поскольку именно там нашли своё прямое воплощение эстетические представления древних русичей. Здесь на первый план выходит анализ специфики художественной культуры (архитектуры, живописи, музыки, прикладного искусства, литературы, скульптуры и прочих), иными словами, анализ художественных языков всех видов искусства в их историческом развитии. Это позволит с известной степенью вероятности реконструировать, что сами русичи считали прекрасным, на основе того, какие эстетические принципы реализовывались ими в практическом выражении – в конкретных формах художественной культуры.

В истории русской эстетики можно выделить три этапа:

1)    языческая славянская эстетика (до XI века);

2)    средневековая христианская эстетика (XI – XVII века);

3)    донаучная и научная эстетика европейского образца (с XVIII века).

При этом своеобразные черты русского эстетического сознания выразились в русской культуре, сформировав её неповторимый облик, именно на втором этапе.

От языческого наследия в русской культуре сохранилось мало – победившее христианство вело с поверженным предшественником бескомпромиссную войну, но всё же минимум два элемента языческого русского мировосприятия сохранились и органично вписались в новые формы православной культуры, составив уникальность облика русского православия.

Первым языческим элементом, определившим своеобразие русской эстетики, стал общий жизнерадостный настрой восточнославянской культуры и всего миропонимания славян. Все календарные обряды, связанные со сменой времён года и носившие в древности сакрально-магический характер, пронизаны у славян оптимизмом, весельем, радостью, верой в доброе расположение природных сил к человеку, надеждой на их помощь. Древний славянин и средневековый русич не чувствовали себя подавленными, угнетёнными природой и её стихиями, хотя зависели от них и относились к ним с должным страхом.

В целом, окружающий мир всегда воспринимался славянским язычеством как позитивный и дружественный, дарящий жизнь человеку и находящийся с ним в родстве. И люди почти на равных общались с ним. Природа, на просторах которой расселились восточные славяне, оказалась изобильной и поистине щедрой, к тому же здесь не знали ни землетрясений, ни вулканов, ни цунами, ни других подобных катаклизмов. Зато людей окружала редкая красота природных ландшафтов, прекрасных во все поры года. И славянам оставалось лишь быть благодарными за изобилие лесов, озёр и рек, способных прокормить человека и позволяющих делать запасы впрок при отсутствии угрозы катастроф. Цвет, ритм, внутренний строй декоративно-прикладного искусства, тексты обрядовой поэзии носят радостный, жизнеутверждающий характер, чётко выражая центральный тон древнеславянского эстетического сознания. И это ощущение радости, непременную убеждённость в дружелюбности высших сил русичи позже в качестве одного из главных условий искали в новой религии. И оно составило существенное отличие русского православия от других христианских течений.

Примеры вписанности русской архитектуры в пейзаж

Вторым языческим элементом, перешедшим в православную эстетику, стала уникальная способность русичей видеть за символом символизируемое. Примером тому могут быть славянские идолы, которые, особенно в сравнении с греческими изваяниями богов, однозначно расцениваются исследователями как грубые, примитивно выполненные, схематичные изображения. Но к тому же времени относятся предметы мелкой пластики, которые поражают своей искусностью и вниманием к деталям. Как же в столь важном деле, как отношения с божеством, мастерство и вкус славян давали сбой?

Славянские язычники выстраивали отношения с силами природы, от которых зависела их жизнь, с которыми они рассчитывали поддерживать равновесие и гармонию. Эти силы природы были персонифицированы в пантеоне богов, так появлялась возможность выстраивать отношения направленно. А идолы позволяли отправлять магические действа. Но кто взялся бы изобразить божество? Кто когда-либо видел Стрибога или Велеса, так чтобы взять на себя ответственность за достоверность их изображения? И как передать в вещественной форме, чему именно человек, к примеру, хочет излить благодарность за то, что за долгой зимой однажды неотвратимо наступает поворот к весне?

Идолы делались из дерева, металла, глины и камня. Известны как небольшие фигурки домашних божков, так и идолы из огромных стволов деревьев в несколько метров высотой. Это были вертикальные изображения с антропоморфными чертами или аморфные. Антропоморфные идолы имели голову, руки и ноги. Иногда части тела лишь схематично намечались. Чаще всего идолы имели голову. Некоторые имели по два, три (Триглав), четыре (Святовит) лика. Голова снабжалась глазами, бородой, усами и другими деталями.

Идол скорее «читался», нежели созерцался: атрибутами идолов были их имя, сакральное число (обозначенное другими предметами или знаками), цвет и различного рода вещи: шапка, шлем, меч, палица, секира, щит, копье, рог, шар, палка, кольцо, крест – древнейший символ огня, «громовая стрела», чаши. Иногда атрибутом выступали отдельные объекты, которые были связаны с конкретным идолом: дуб, холм, огонь, конь, муравьи, собаки, медведь.

Всё это приводило к тому, что невозможно было прийти к восприятию, что идол – это и есть изображаемый им бог. Подобный подход, перешедший в православие, позволил русичам воспринять греческий тип иконописи и долго сопротивляться западным реалистическим влияниям.

Принятие Русью христианства не могло поколебать глубинной архетипической связи духовной славянской культуры человек-природа, но существенно одухотворило её, подняв на новый уровень. Это дало новый творческий импульс развитию эстетического сознания. С другой стороны, христианский вектор человек-Бог не был сразу воспринят на Руси во всей его византийской сложности, утончённости и глубине. Древние русичи оказались наиболее чувствительны сначала к конкретным художественно-эстетическим выражениям этого вектора.

Показательными для понимания сути эстетического отношения к миру древних русичей являются мотивы принятия Русью православного христианства, изложенные в «Повести временных лет». Необходимо учесть, что уже первая изначальная (утраченная) редакция «Повести» относится исследователями к 1110-1112 годам, то есть писалась более века спустя рассматриваемых в ней событий, а самая ранняя известная сегодня редакция (в Лаврентьевской летописи) и вовсе датируется 1377 годом, последующие списки – и того позднее. Таким образом, в летописи излагались не столько сами события, сколько видение из значения в долгосрочной перспективе.

В летописи не излагаются политические и социальные причины принятия Русью христианства, хотя они, несомненно, имели решающее значение, зато там фигурируют эстетические обоснования выбора религии. В частности, отчитываясь пред князем Владимиром о своих путешествиях в земли иных верований, послы рассказали: «Ходили в Болгарию, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать» (курсив мой, – Н.Ш.).

Как писал выдающийся российский специалист в области эстетики профессор В.В.Бычков, красота византийского культового действа, сильный эстетический эффект, произведённый на русских послов православным богослужением, содержания и смысла которого они понимать не могли в силу недостатка богословского образования, языкового барьера и языческого уровня представлений о мире, явились для них главным аргументом в доказательстве истинности православной веры, что стало эстетической причиной принятия Русью православия[1].

Эстетический подход русичей к восприятию христианства свидетельствует, по мнению профессора Бычкова, о высоком уровне эстетического сознания у людей древней Руси. Сущность византийской духовности языческая Русь усмотрела не столько в религии, богословии и философии, сколько в художественной культуре во всех её формах и видах. И именно художественную культуру византийцев полно восприняв и глубоко прочувствовав, Русь достаточно быстро вывела на качественно новую ступень развития.

Итак, византийское христианство исчерпывающим образом удовлетворяло потребности древних русичей в красоте, радость же и необходимый позитивный настрой содержался в самом христианском вероучении, которое было принесено на Русь в прямом значении слова Евангелие – «Благая весть», а именно благая весть о том, что род человеческий искуплен и спасён Богом через своего Сына, Иисуса Христа, воспринятого русичами в качестве Спасителя – Спаса. Русское православие стало религией радости, праздника, что символически выразилось в том, что год православного христианина выстраивается вокруг одного центрального момента – Пасхи, к которой всё ведёт и из которой всё проистекает.

Православие принесло с собой на Русь новое явление – чувство благодати. Это трудно описуемое, сегодня практически утраченное, чувство возвышенно-трагического умиления, сопровождающееся переживанием катарсиса. Многие явления, связанные так или иначе с новой религией, вызывали у древних русичей, принявших её, светлую радость, духовное наслаждение. Человек Древней Руси уже в земной жизни испытывал наслаждение от всего, что только указывало ему на блаженство «будущего века». А в качестве таких указателей для него выступала новая вера во всех её проявлениях и, шире, – вся сфера духовности, в которую Русь окунулась, приняв христианство. Всё, знаменующее собой сферу духа, указывающее на неё и направляющее так или иначе к ней человека, доставляло древнему русичу духовную радость, постоянно противопоставлявшуюся им чувственным наслаждениям. Сам факт существования такой сферы, приобщение к ней, контакт с ней, даже без обязательности каких-либо последствий для дальнейшей жизни человека, был источником радости для людей того времени.

Древнерусское искусство после принятия Русью христианства ставило перед собой задачи, отличавшие его от античного (греко-римского) и западного искусства после эпохи Возрождения: ему в равной степени были чужды как отображение материального мира (подражание ему), так и выражение психологического состояния и переживаний человека. Оно было ориентировано, прежде всего, на создание особого реального мира, некой уникальной духовно-материальной среды, попадая в которую, человек должен был получить реальную возможность приобщения к невидимому миру высшей духовности.

Эта среда понималась как место соприкосновения, взаимного перехода мира видимого и невидимого, как реальное «окно» в небесное царство, раскрывающееся во время культового действа (богослужения).

Священник П.А.Флоренский писал об этом принципе: «Вот, я смотрю на икону и говорю себе: “Се – Сама Она”, – не изображение Её, а Она Сама, через посредство, при помощи иконописного искусства созерцаемая. Как чрез окно, вижу я Богоматерь, Самую Богоматерь, и Ей Самой молюсь, лицом к лицу, но никак не изображению. Да в моём сознании и нет никакого изображения: есть доска с красками, и есть Сама Матерь Господа. Окно есть окно, и доска иконы – доска, краски, олифа. А за окном созерцается Сама Божия Матерь, а за окном – видение Пречистой. Иконописец показал мне Её, да, но не создал; он отверз завесу, а Та, Кто за завесой, предстоит объективной реальностью не только мне, но равно и ему, им обретается, ему является, но не сочиняется им, хотя бы и в порыве самого высокого вдохновения»[2] (выделено автором, – Н.Ш.). Отсюда и революционный вывод о. Павла: «Есть Троица Рублёва, следовательно, есть Бог» – искусство создаёт порталы, позволяющие войти в контакт с высшей реальностью, но не создаёт саму реальность.

Андрей Рублев. "Троица ветхозаветная"

В данном подходе к культовому искусству вновь можно проследить языческое наследие Руси. Символизм в восприятии окружающего мира, позволяющий допускать существование мира невидимого, проявляющегося в формах физической реальности, свойственен любой религии, в том числе языческой. Искусство на ранних стадиях развития человечества часто играло ведущую роль в магических и ритуальных практиках, позволяя оказывать воздействие на невидимый мир духов.

Одной из важнейших характеристик русской средневековой эстетики является софийность – удивительная способность древнерусских мастеров выражать основные духовные ценности своего времени, сущностные основания бытия в их общечеловеческой значимости с помощью художественных средств.

В качестве примера можно рассмотреть конец XIV – первую половину XV века. В Европе этот период характеризуется переходом от Средневековья к эпохе Возрождения: в сокровищнице достижений европейской культуры к этому времени находится высокоразвитое богословие с разработкой доказательств бытия Бога и диспутами на темы вроде интерпретации аристотелевского учения о бессмертии активного интеллекта, философия, опытная наука, более чем столетняя история университетов. На Руси ничего подобного нет, что даёт многим исследователям повод для поспешных выводов об отсталости или бесплодности русской средневековой культуры – ведь ни собственной науки, ни философии, ни даже богословия она к середине XV века не породила. Но на Руси шли те же процессы постижения мира и Бога, что и в Европе, но результаты этого постижения, весь обретённый опыт выражался не в сложнейших трактатах вроде «Об учёном незнании» Николая Кузанца или «Суммы теологии» Фомы Аквината, а в форме блистательных литературных произведений и непревзойдённого изобразительного искусства.

Софийность русской средневековой эстетики проистекает из глубинного ощущения и осознания древними русичами единства мудрости, красоты и искусства и умения оптимального художественного воплощения этого единства. Единство в данном контексте подразумевает полное тождество, то есть мудрость (истина) проявляется в красоте, а искусство порождает красоту, выражая тем самым мудрость (истину).

Красота понималась на Руси как выражение истинного и сущностного – красота есть непременное свойство истины, всё, что истинно, обязательно будет прекрасным. Негативные, неблаговидные проявления жизни воспринимались как отступление от истины, как отклонение от оптимального положения вещей, а потому как фактически не существующие – поскольку подлинным бытием обладает только то, что истинно. Истина – вечна, потому истинным является то, что прошло проверку временем, что не изменяется в ходе истории, что является непреходящим. Поэтому всё сиюминутное, злободневное, тем более, негативное или отвратительное не могло стать объектом искусства на Руси.

Искусство и мудрость виделись человеку Древней Руси неразрывно связанными, а сами термины нередко воспринимались как синонимы. Искусство не мыслилось не мудрым. И это относилось в равной степени к искусству слова, иконописания или зодчества. Приступая к своему труду, мастер просил у бога дара мудрости, дара прозрения, дара видения или слова. В этом проявлялась вера в божественность творческого вдохновения, в высокое назначение искусства, призванного явить миру истину в её красоте.

В результате русское искусство обладало уникальным свойством приводить зрителя в созерцательно-медитативное состояние, отключать его рациональное восприятие  и выводить его на уровень сверхсознания. Это влекло за собой прямой контакт с высшей духовной реальностью. Этот опыт практически невозможно было выразить в слове, потому искусство создавало для него условия, и оно же облекало полученное знание в художественную форму.

Идеалом красоты в православной средневековой эстетике Руси был лик. Считалось, что внешность человека может представлять собой лицо – если адекватно выражает то, чем человек является сам по себе. Внешность человека может быть также личиной – если его подлинная сущность по внешности не может быть определена или, что ещё хуже, внешность вводит в заблуждение относительно сути человека. Лик же определялся как «осуществлённое в лице подобие Божие», то есть именно тот облик, которым был наделён первый человек, и которое было утрачено в результате грехопадения. По христианскому вероучению, воскрешение людей в судный день произойдёт в их подлинных обликах – то есть ликах. Но была возможность ещё при жизни преобразовать свою внешность таким образом, что сквозь обычную человеческую плоть проступит лик. На пути подвижничества человек, совершенствуя себя в духовном плане, одновременно преобразовывал и тело – из него уходило всё случайное, наносное, не относящееся к истинному предназначению человека. Аскетический образ жизни и духовное совершенство порождали совершенно особый тип красоты, который, будучи увиденным, производил незабываемое впечатление, с которым не могла сравниться никакая мирская телесная красота. Изменение внешности от лица к лику без каких-либо физических и, тем более, хирургических вмешательств считалось высшим искусством, близким к творческой силе природы, творящей из ничего.

Без понимания христианских основ русской средневековой эстетики и символического характера русского искусства того времени невозможно адекватно оценить их масштаб и значение, особенно в сравнении с современным им европейским искусством, основанным на иных, в большинстве случаев противоположных, принципах.

В XVII веке в сфере художественной практики эстетическое сознание русичей начинает активно отходить от средневековых принципов, которые теперь получают последовательное теоретическое осмысление и письменное выражение, но перестают быть основой русской культуры и ментальности, уступая место принципам европейской эстетики.