Т.В.Снегирева

ЛИЧНОСТНОЕ САМООПРЕДЕЛЕНИЕ В СТАРШЕМ ШКОЛЬНОМ ВОЗРАСТЕ¹

 

Предмет нашего исследования – один из аспектов самоопределения личности, системного образования, интенсивное формирование которого происходит в юношеском возрасте. Условно назвав его личностным, мы имели в виду потребность субъекта определить себя в сфере личностных особенностей и межличностных отношений.

Вслед за Л.И.Божович становление самоопределения старших школьников мы связываем с потребностью занять внутреннюю позицию взрослого человека, которая актуализируется в них после окончания школы [2]. Личностное самоопределение, с этой точки зрения, — попытка ответить самому себе на вопрос, какой я, что я за человек, встающий в связи с наступающей взрослостью и новыми требованиями, которые предъявляет она молодым людям.

Подчеркивая многоплановость самоопределения, авторы выделяют в нем в качестве главного признака стремление субъекта определить себя в мире, т.е. понять себя и свои возможности, наряду с пониманием своего места и назначения в жизни [7]. Мы акцентируем в этом непосредственно личностный аспект, поскольку определить себя в мире — значит не только найти свое назначение как члена общества, но и определиться среди других людей, всю жизнь сопутствующих нам и так или иначе влияющих на нас.

В поисках модели экспериментального изучения данного феномена мы частично руководствовались изысканиями американского психолога Э.Эриксона. Введенная им в научный оборот категория «психосоциальная идентичность» личности в известном смысле может рассматриваться в качестве аналога понятия самоопределения. В построении этого сложного теоретического конструкта, вобравшего в себя обобщение обширной клинической практики Э.Эриксона, содержится ряд узловых моментов, где становится возможным его перевод на язык эмпирических эквивалентов. Выделим положения, наиболее существенные для нас.

Самоопределение (поиск идентичности) не может осуществляться «изолированным» субъектом, обращенным своим внутренним взором исключительно вглубь самого себя. Лишь воспринимая себя в соотнесении со значимыми другими и в понятиях социально значимого, индивид начинает формироваться как личность (эта сторона дела в теории Э.Эриксона находит отражение в понятии «групповая идентичность»). Далее, человеку присуще восприятие себя существом тождественным, т.е. относительно неизменным в пространстве, и непрерывным — преемственным во времени (данный аспект получает отражение в понятии «персональная идентичность»). Это положение открывает возможность интерпретации понятия на языке неких пространственно-временных категорий, отражающих смысловые представления субъекта о мире и их структурированность, систему отношений с окружающими людьми и динамику этих основных жизненных отношений во времени в соответствии с его дифференциацией на прошлое, настоящее и будущее. Еще один важный момент в теории: формирование самоопределения предполагает не какую-то единую генеральную линию возрастного становления, а существование ряда его вариантов, уровней (что вытекает из многовариантности сочетания различных структурных составляющих категории «психосоциальная идентичность»). Это последнее приводит к мысли об известной предпочтительности изучения данной проблемы как индивидуально-ориентированного исследования.

Необходимые методологические основания для выдвинутых гипотетических положений мы находим в работах С.Л.Рубинштейна. Ключевое значение приобретает для нас разработанное им положение, согласно которому личность не только формирует свое я, «смотрясь» в другого, но что оно (я) вообще не может быть раскрыто через отношение лишь к самому себе: «Другие люди в их деятельности выступают как фокусы или центры, вокруг которых организуется «мир» человека» [9]. Включаясь в контекст реальных социальных свя­зей и отношений, где «фокусами» выступают значимые другие, «Я» субъекта начинает раскрываться не просто как инстанция индивидуального самосознания, а как «мир» человека (в контексте его содержательно-психологических и формально структурных характеристик и может быть рассмотрено личностное самоопределение).

С.Л.Рубинштейн ставит и проблему субъективно переживаемого времени: соотношения прошлого, настоящего и будущего в объеме жизни в целом и в разные ее периоды и их участия в детерминации поведения [9]. А известное положение автора о развитии личности как диалектике устойчивости и изменчивости основных ее отношении [9] служило для нас отправной точкой в оценке «движения» субъекта из прошлого в настоящее, а из него — в будущее.

Идеи С.Л.Рубинштейна получили плодотворное развитие в современной психологии. Фундаментально изучен самый феномен психологического времени личности. Выделены единица анализа (межсобытийная связь) и основания (причинно-целевые межсобытийные отношения), с помощью которых и определяются свойства психологического времени и его межиндивидуальные различия [5]. Разработана и ус­пешно реализуется идея изучения личности через ее ведущие отношения, выступающие именно в течение жизнедеятельности, в характерных для субъекта способах ее осуществления [1]. Основой для их систематизации послужили экспериментально выявленные индивидуальные различия во временной организации жизни, т.е. в том, как люди связывают, согласуют во времени различные формы своей активности. Выделено четыре типа такого рода самоорганизации: обыденный, функционально-действенный, созерцательный и гуманистически-преобразующий [6]. Здесь важно подчеркнуть, что изучение личности «во времени» не есть самоцель, смысл его не ограничивается анализом многообразной феноменологии субъективного времени. Временной подход в изучении человека позволяет проникнуть в самую сердцевину его отношений, поскольку переживание времени жизни неизбежно связано с переработкой ценностей, внутренним ценностным самостроительством. Не случайно упоминавшаяся выше типология временной организации жизни и положенные в ее основу критерии послужили материалом, поз­волившим раскрыть психологическое содержание одного из центральных в психологии личности понятий «жизненная позиция» («ценностно-временная структура», в логике которой субъект развертывает всю свою реаль­ную активность) [1].

Продуктивность изучения личности в схеме ее жизненного мира ярко выступает в работе, где в рамках деятельностного подхода строится представление о психологии переживания — особой деятельности, направленной на преобразование человеком «себя в мире и мира в себе» в критической ситуации [3]. Автор использует метод категориально-типологического анализа. В основе представленной им типологии жизненных миров лежат четыре принципа, которым подчиняется процесс переживания: удовольствия, реальности, ценности и творчества. Самая «технология» переживания раскрывается с помощью ряда парадигм анализа (энергетическая, информационно-когнитивистская и др.). Наконец, каждый из выделенных типов жизненного мира характеризуется в терминах хронотопа (внутреннего и внешнего время—пространства). Разработанная схема с формальной стороны строго определена задающими ее категориями и в то же время может быть наполнена живым и изменчивым субъективным феноменальным содержанием.

В последние годы аналогичные направления в изучении личности утверждают себя также в детской и возрастной психологии. Особенно продуктивны исследования временной перспективы школьников. Изучена динамика ее становления в плане межвозрастных различий и с позиций конкретно-исторического анализа у подростков и старшеклассников 60—80-х гг. [10]. Начато ее рассмотрение и в аспекте личностного самоопределения [4]. На основе критериально-ориентированного анализа содержательных особенностей, отличающих построение временной перспективы учащимися, предприняты попытки установить некоторую типологию личностного развития в подростковом и старшем школьном возрасте [12].

Все положения, отмеченные выше, помогли в оформлении замысла нашего исследования и осмыслении полученных результатов. Цели работы — изучить особенности той психологической перестройки, которую переживают старшеклассники в связи со сменой внутренней позиции (условно говоря, от детской зависимости к взрослой ответственности) и с необходимостью заново определиться по отношению к себе и другим, выработать свою новую идентичность; предстояло также уточнить индексы и установить критерии успешности процесса личностного самоопределения. Работа выполнена в русле коллективного исследования личностного самоопределения, проведенного сотрудниками лаборатории школьной психологической службы. Испытуемые — 37 учащихся IX— X классов школы № 112 Москвы.

 

МЕТОДИКА

В качестве основного методического инструмента использовался вариант Репертуарного теста личностных конструктов Дж.Келли. Применялась репертуарная решетка размером 18x18. Пять фигур Ролевого списка, отвечая целям исследования, представляли сферу «Я»: его разновременные планы (прошлое, настоящее, будущее «Я»), идеальный план («Я», каким хотелось бы быть) и «Я» глазами других. Остальные тринадцать ролей, пять из которых — проективные, предполагали значимое окружение испытуемых. Оценки фигур про­изводились по 5-балльной шкале, заданной полюсами выделенных конструктов.

Межличностное восприятие школь­ников рассматривалось прежде всего с точки зрения его пространственно-временной организации (хронотопа). Пространство взаимоотношений субъек­та характеризовалось сопряженностью «Я»с другими. Учитывалась степень общности с окружающими и широта круга тех лиц, с которыми идентифицирует себя испытуемый. Временной аспект хронотопа также рассматри­вался по параметру сопряженности, или преемственности прошлого, настоящего и будущего «Я». Соответствие «Я» идеальному различных фигур ролевого списка, включая фигуру «я сам», выступало показателем эмоционально-оценочного момента восприятия: принятия себя и других во времени.

Структурные особенности самой системы личных конструктов характеризовались с точки зрения ее дифференцированности и интегрированности, на основании чего были выявлены монолитные системы, хорошо структурированные и фрагментарные. Данная сторона проблемы охватывается понятием «когнитивная сложность — когнитивная простота», хорошо изученным в психологии [11], [13]. Эта струк­турно-динамическая личностная переменная интересовала нас не только в плане межиндивидуальных различий, но и в качестве средства, позволяющего выявить некую общую специфику восприятия себя во времени, присущую  юношескому возрасту и «перекрывающую» межиндивидуальные различия.

В содержательном анализе системы  конструктов мы хотя и принимали во внимание ранее выделенные ориентиры [11], но в большей степени интересовались теми различиями, которые должны были выступить между испытуемыми, отнесенными к разным подгруппам по всем другим параметрам, перечисленным выше.

Статистическая обработка результатов производилась с помощью кластерного анализа и техники, измеряющей дифференцированность восприятия субъектом отдельных фигур [8]. С учетом тех и других данных школьники условно были разбиты на три группы: группа А, характеризующаяся «когнитивной простотой» (монолитна система конструктов, высокие статистические «веса» фигур, свидетельствующие об оценочно-заданной одноплановости восприятия), — 8 человек, группа Б, объединяющая «когнитивно сложных» субъектов (за некоторыми исключениями, когда система конструктов фрагментарна, у большинства представителей этой группы она хорошо структурирована; низкие статистические «веса» фигур, говорящие многомерности, дифференцированности их восприятия),— 12 человек и группа В, где показатель «сложности-простоты» не выражен, — 17 человек.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ И  ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

На фоне межгрупповых различий восприятия себя и других заметно выступает «простота», с которой конструируются идеальное и будущее (высокие или относительно высоки «веса» по группам: 110 и 87 — А;  88 и 82 —В; 86 и 76 — Б при  х ± а: 66<х<86).

Напротив, прошлое я воспринимается весьма дифференцированно, т.е.  разнопланово и неоднозначно (низкие или относительно низкие «веса» соответственно по группам: А — 76, В — 66 и Б — 54). Указанные тенденции находят еще одно выражение. Обычно межгруппо­вые различия достоверно выступают и в той ассимилятивности, с какой учащиеся соотносят себя с другими и других с собой. В то время как у «когнитивно простых» субъектов преоб­ладает тенденция к усмотрению сход­ства между собой и широким кругом значимых других, «когнитивно слож­ные» проявляют здесь высокую раз­личающую способность. В случаях же, отмеченных выше, различия нейтрали­зуются. «Я»-прошлое выборкой в целом уподобляется немногим. А если учесть, что среди тех, с кем обнаружива­ется сходство, чаще других встречается «неудачливый» человек или одновре­менно и «неудачливый» и, скажем, «счастливый», то можно заключить, что оно интерпретируется либо кри­тически, либо амбивалентно. Что каса­ется «Я»-будущего, то, как и идеальное, оно уподобляется значительно больше­му кругу лиц, и, конечно, «пози­тивных».  Иначе говоря, если в по­строении идеального и будущего «Я»боль­шинство учащихся проявляют себя как «когнитивно простые» субъекты, то, реконструируя прошлое, все приобре­тают сходство со «сложными».

Эти результаты приводят к несколько неожиданному выводу. Похоже, что личностное самоопределение наиболее аналитично, так сказать со знанием дела, осуществляется старшеклассни­ками на материале не будущего (при том, что «устремленность в будущее» сохраняет, конечно, свое ведущее зна­чение), а прошлого «Я». Очевидно также, что оно воспринимается со стороны каких-то несовершенств, которые над­лежит отторгнуть от себя. Что касается будущего, то его черты, судя по всему, видятся ими несколько расплыв­чато, диффузно. А если учесть в мас­се своей высокое соответствие их «Я»идеальному, то позволительно заклю­чить, что этот временной план высту­пает пока еще как свободное от преград поле ожиданий, не измеренных реальными возможностями личности. Функция самоопределения ощутимо проявляется здесь в основном в смене общей ориентации в уподоблении себя другим — со сверстников на взрослых. Из однолеток будущее я предпочтитель­нее всего идентифицируется с симпа­тией противоположного пола. Как вид­но, отторжение «детского» «Я»осущест­вляется одновременно с формированием чувства психологической близости с лицом другого пола.

Таковы усредненные данные. Даль­нейший анализ потребовал приема, позволяющего упорядочить то, казалось бы, не поддающееся обобщениям мно­гообразие, с которым столкнулись мы, вчитываясь в индивидуальные прото­колы, и в виде которого, думается, и должно выступать личностное само­определение. Таким приемом послужи­ла классификация временной «транспективы», т.е. сквозного видения себя из прошлого в будущее [6]. Она осуществлялась с ориентацией на два показателя — преемственность раз­новременных планов «Я»и принятие их субъектом с позиций ценностного, идеального «Я»(иногда мы будем гово­рить об этом как о самооценке — ретроспективной, перспективной и др.).

Индивидуальные данные распредели­лись между шестью паттернами цен­ностно-временной структуры «Я». Они приводятся ниже.

I. Все три времени «Я» преемствен­но связаны и в равной степени кон­груэнтны я-идеальному. Это — субъек­тивно гармоничное представление о се­бе и своем становлении. «Я»мыслится либо  статичным, либо плавно меняю­щимся, что не вносит никакой ре­форматорской «смуты» в основные отношения личности.

II. Наличное   «Я»   в   большей    мере тяготеет к будущему, нежели к прош­лому. Вне зависимости от того, сохра­няются   ли   с    последним    отношения некоторой    преемственности    или    они полностью   расторгнуты   и   «Я»-прошлое представляется   совершенно чуждым, отношение к нему неизменно критично. Наличное   «Я»  выступает   в   восприятии испытуемых    как    новая     ступень    в реализации  себя.   Мы  застаем   самый процесс    этого    перехода,    развитием своим устремленный в будущее.

III. Данный  паттерн  отличается  от предыдущего   одной   особенностью,   в корне    меняющей    картину:    будущее оторвано   от   настоящего,   вследствие чего все три времени «Я» мыслятся как совершенно разные состояния, каждое из которых наступает «вдруг», разры­вая  связи  с  предшествующим   этапом и   не   закладывая   их — с   последую­щим.   Только   будущее   согласуется   с идеалом.

IV. Этот паттерн — пример того, как меняется   интерпретация       временной транспективы  в  зависимости  от роли, которую   играет   в    ней   «Я»-идеальное: одно   дело,   когда   ему   соответствуют настоящее  и   будущее,   как   в   паттерне   II,   и   совсем   другое,   когда   при той     же    временной     структуре    оно остается «изолированным», не включен­ным в развитие. Здесь мы имеем дело как раз с таким случаем.

V. Прошлое   и   наличное  «Я»   преемственно связаны, образуя один полюс, другой составляют тесно спаянные бу­дущее   и   идеальное   «Я».   Обладателей данного  паттерна  отличает  не только низкая   самооценка,   но   и   понимание отсутствия средств, обладая которыми они могли  бы сделать будущее более реальным.  Оторванность  будущего  от действительности настоящего, а также слитность  его  с   идеалом   приводят   к мысли,   что   оно   играет   компенсатор­ную роль.

VI. Наличное   «Я» как   бы   «выпало» из   развития:  оторвано   от   прошлого, почти не имеет точек сближения с будущим, не   отвечает   ценностям   идеаль­ного    «Я»    (к  последнему    достаточно близки   и   прошлое,   и   в   особенности будущее). Как видно, старшеклассники считают, что сравнительно с предыдущим этапом своей жизни они не только изменились, но и изменили себе, регрессировали в развитии. Однако будущее рассматривается как возможность вернуть утраченные позициивновом, лучшем качестве.

Численно наиболее представительным и к тому же наиболее общим, вобравшим испытуемых всех трех групп оказался паттерн II ценностно-временной структуры «Я» (п=15).  Размеры выборки слишком малы для  надежных выводов, но, как можно  предполагать, этот паттерн в наибольшей степени отражает возрастную норму: критичность к детству как прошлому сопровождается здесь умеренно высокой самооценкой и уверенным будущим. Личность выступает как относительно устойчивая система, воспроизводящая себя в изменении. По численности далее следует паттерн «субъективно гармоничный», объединивший в основном испытуемых групп и В (п=10). Паттерн III, с «разорванной» транспективой, включает представителей групп Б и В (п=5). Оставшиеся три — «отказ от развития» (паттерн IV), «инфантильность» (V) и «развитие через регресс» (VI) представлены одним —тремя испытуемыми.

Следующий этап — анализ топологических особенностей межличностного восприятия в соответствии с дифференциацией временных планов «Я». Предполагалось, что «изоляция» «Я»,т.е. такое состояние, при котором оно уподобляется никому (либо только одному) из окружающих, может выступать показателем неблагополучия процесса личностного самоопределения. Эти ожидания подтвердились. Случаи «изоляции» «Я» или граничащих с нею трудностей идентификации с другими распределились между паттернами его ценностно-временной структуры закономерным образом.

Так, для паттерна II (критика прошлого на фоне умеренно высокой самооценки и уверенности в своем будущем) характерна изоляция только прошлого (10 случаев из 15). Присущее паттерну I чувство субъективной гармонии, выступающее во временной преемственности и целостной удовлетворенности собой, в двух случаях обнаружило свою уязвимость, не вы­держав проверки характером межлич­ностных отношений испытуемых: не только прошлое, но и настоящее, а у одной из учениц даже будущее и идеальное «Я»конструируются почти в полной изоляции и в оппозиции к ряду окружающих.

Для паттерна III (ретроспектива и перспектива «Я»не сопряжены с его настоящим) характерным оказалось отсутствие и пространственной со­пряженности, причем почти в половине случаев (3 из 7), это касается не только прошлого и даже не только настоящего, но и будущего «Я». И то и другое мыслится испытуемыми преимущественно в оппозиции, когда пред­ставление о том, на кого и в чем они стремятся не быть похожими, преобладает над позитивным планом самоопределения, который остается не­проработанным. Сюда же примыкает и паттерн IV (идеальное я не включено в развитие): будущее здесь либо не вычленено из настоящего (близкое, прозаическое будущее), либо строится на отрицании, когда целый ряд окру­жающих выделяется как образец для неподражания. На примере этих двух паттернов, представленных в основном испытуемыми группы Б и частично В, видно, как когнитивная сложность, не уравновешенная процессами струк­турной интеграции, т.е. фрагментар­ная, оборачивается подлинной просто­той — обособлением в пространстве и отсутствием связей последовательности во времени.

В паттерне V (инфантильность) осознаваемое отличие от других, прису­щее прошлому и настоящему я, ком­пенсируется многочисленными иденти­фикациями в иллюзорном будущем и идеальном «Я». Налицо критика к себе, но решение проблемы носит защитный характер. И, наконец, в паттерне VI, где настоящее «выпадает» из развития, именно оно и осознается изолиро­ванным.

Как мы видим, обособление прошло­го «Я», как и ретроспективное уподоб­ение его отрицательным лицам, не отражается на самооценке негативно, не лишает уверенности взгляд старше­классников в будущее, тогда как изо­ляция и оппозиция настоящего, а в особенности будущего и идеального «Я»выступают свидетельством ощутимых трудностей в выработке собственной идентичности. Вместе с тем складывается впечатление, что отношение к прошлому и будущему взаимосвязано и формируется одновременно.

Следующий этап — анализ содержа­тельных особенностей субъективных систем смысловых представлений. Первая черта, расслаивающая испытуемых, — степень абстрагированности и психоло­гизм значений выделенных признаков. В одних случаях, приведенные в си­стему, они воссоздают всю полноту субъективной картины мира старше­классников, в других — настолько поверхностны, конкретны или, напро­тив, неопределенны, нередко по-детски эгоцентричны, что при попытке опре­делить возраст испытуемых легко впасть в ошибку (имеются в виду конструкты типа: «увлекаются техни­кой», «понимают в спорте»,  «схожий характер отношения к людям», «общее мнение о современной музыке», «нра­вятся мне», «хорошо относятся ко мне» и пр.). Отметим, что подобные примеры обнаруживаются как в груп­пе А, так и в отдельных случаях (фрагментарные системы) в группе Б. Это лишний раз убеждает, что дезинтегрированная сложность не может быть отнесена к развитым формам социального познания.

Названная особенность в сочетании с многомерностью признаков и их структурированной целостностью рас­сматривается в качестве необходимой предпосылки и показателя полноты осознания субъектом его отношений с действительностью, а способность к децентрации — одного из условий объек­тивности осознания.

По мере содержательного анализа индивидуальных данных выступает еще одно существенное основание продук­тивности самоопределения — наличие противоречий как свидетельство того, что оно осуществляется в активной форме. Снова мы отмечаем, что система конструктов одних испытуемых внутренне непротиворечива, имеет сла­бо выраженную динамику во времени, тогда как у других самое развитие предстает в форме осознавания противоречий и выработки путей их раз­решения (в этой связи можно гово­рить о жесткой, ригидной и более свободной, не скованной заданностью позиций, относительно подвижной системе).

Существенно, что указанная особен­ность наслаивается на предыдущую, а не просто независимо прибавляется к ней. Анализируя протоколы с этой точки зрения, мы выделили один из наиболее неблагополучных случаев по видимости вполне благополучного — паттерна I ценностно-временной струк­туры я (Марина Ч., группа А). Умеренная удовлетворенность собой, стабильное, безучастное к фактору вре­мени «Я» (о себе в прошлом, настоя­щем и будущем: «Все три одинако­вые») сочетаются здесь с конфликт­ностью сферы межличностных отноше­ний. Осознавая сам факт их неблаго­получия, Марина тем не менее личностно остается совершенно «непроницае­мой» для него, находя недостатки в окружающих и отказываясь обнаружи­вать их в себе. Присущая системе конструктов Марины Ч. монолитность, сверхупрощенность толкования проб­лемных отношений, ригидность как спо­соб защиты позволяют отнестись к дан­ному случаю как к своеобразному «проявителю» потенциальной уязвимос­ти той субъективной гармонии, кото­рая, отличая паттерн I (и группу А) в целом, воцаряется в самовосприя­тии испытуемых не в исходе рефлек­сивной проработки сложных и про­тиворечивых аспектов опыта, а как бы до столкновения с ними. Дополни­тельные основания для такого пред­положения мы находим в работах зарубежных авторов, где на основании клинической практики делается вывод, что  монолитные концептуальные структуры дифференцируют группы испытуе­мых на психически здоровых и боль­ных неврозом [11].

Следующее основание, позволяющее судить о психологической зрелости акта самоопределения, — субъективная выделенность и актуальность этических представлений, на основе которых индивид определяется по отношению к другим, а в соотнесении с ними — и к самому себе. Разумеется, следовало ожидать, что в ретроспективной оценке своего становления его проекции в будущее не все старшеклассники будут опираться на ценности нравственного порядка. Но в сравнительном анализе случаев выступили более тонкие различия: неожиданный «раскол» наметился среди испытуемых, самоопределение которых по всем выделенным параметрам протекало успешно. Обращает внимание, что все они стремятся к самосовершенствованию. Но у большинства цели связываются с ценностями,  типичными для старшего школьного возраста, т.е. остаются в основном  адаптивными (всестороннее развитие, выбор профессии по призванию, эрудиция,  взрослое мышление, общительность,  физическая сила, красота и т.д.).  Будущее мыслится здесь как доосуществление настоящего по горизонтали. Другие, остающиеся в меньшинстве, задаются проблемами, которые приближают их к стержневым проблемам нашего бытия, ставят перед выбором, необходимость которого заставляет обращаться к вневозрастным и надиндивидуальным духовным ценностям. Самое становление я во времени насыщается напряженной нравственной проблематикой. Ввиду беспредельности нравственной природы эти ценности, становясь мотивом развития, обеспечивают ему поистине бессрочную (вертикальную) перспективу. В наиболее зрелых формах такая нравственная проблематика осознается в ее социальной направленности. Все три ряда рассмотренных параметров самоопределения — временная организация «Я», пространственная его структура, содержательные особенности системы личных конструктов — целостно, системно соотносятся друг с другом: каждый находит подтверждение и продолжение в другом, создавая в итоге целостную картину процесса личностного самоопределения, смыкающуюся с типом развития лич­ности. К сожалению, рамки статьи не позволяют завершить ее развернутым анализом индивидуальных протоколов, позволяющим продемонстрировать рас­смотренные индексы личностного самоопределения и критерии его продук­тивности в действии.