И.А.Фурманов

НРАВСТВЕННАЯ РЕГУЛЯЦИЯ АГРЕССИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ ДЕТЕЙ¹

 

Важнейшим фактором, оказывающим влияние на характер пове­дения, являются особенности нравственного компонента регуля­ции. Реализация агрессии во многом зависит от силы «Сверх-Я». Здесь мы выделяем два компонента, регулирующих проявление аг­рессивности: «ограничивающее Сверх-Я», которое проявляется как совестливость, и «укоряющее Сверх-Я», связанное с возникновени­ем чувства вины. Совестливость воздействует на агрессивную мо­тивацию до совершения поступка. П.Я.Гальперин [2] отмечал, что моральная оценка, производящаяся до совершения поступка, озна­чает задержку импульсивного побуждения и, следовательно, воз­можность его «запрещения». Чувство вины корректирует поведе­ние после совершения поступка и связано с ожиданием наказания за содеянное, сопровождающимся страхом и повышением тревож­ности. Таким образом, различие между совестливостью и чувством вины состоит в том, что первая является «внутренним», обуслов­ленным принципом самоконтроля, а второе — «внешним», детерми­нированным принципом реальности, регулятором агрессии.

Делая такое заключение, мы исходили из того, что названные два компонента «Сверх-Я» имеют, с нашей точки зрения, различную психологическую этиологию.

Следуя психодинамической традиции, формирование «Сверх-Я» происходит в рамках Эдипова комплекса: отказываясь от исполне­ния запретных желаний, ребенок преобразует нагрузку родитель­ских персонажей в (само)отождествление с родителями и интериоризирует запрет [4]. Основой этого процесса, как известно, является идентификация, т.е. уподобление «Я» чужому «Я», вследствие чего пер­вое «Я» в определенных отношениях ведет себя как другое, подражая ему, принимает его в известной степени в себя [7].

Не вызывает сомнения утверждение, что маленький ребенок амо­рален. У него нет внутренних тормозов против стремлений к удо­вольствию. Роль, которую позднее берет на себя «Сверх-Я», исполня­ется сначала внешней силой, родительским авторитетом. Родительское влияние на ребенка основано на проявлениях знаков любви и угрозах наказания, которые доказывают ребенку утрату любви и сами по себе должны вызывать страх. Этот реальный страх, как мы увидим в дальнейшем, является предшественником более позднего страха совести. Впоследствии, когда содержание уходит вовнутрь, на месте родительской инстанции появляется «Сверх-Я», которое точ­но также наблюдает за «Я», руководит им и угрожает ему, как раньше это делали родители в отношении ребенка [7].

Отношение «Сверх-Я» и «Я» предполагают не только предписание «будь таким (как твой родитель)», но и запрет: «ты не имеешь пра­ва быть таким (как твой родитель)», «ты не можешь делать все то, что делает он, есть вещи, дозволенные лишь ему одному» [8].

Ориентируясь на стремления «Я», «Сверх-Я» действует в «реалисти­ческой» манере, но как независимая инстанция («плохой» внутрен­ний объект, «грубый голос»). По Фрейду, «Сверх-Я» включает в себя главным образом словесные представления (инструкции, предписа­ния). Его содержание определяется звуковыми восприятиями, нас­тавлениями, чтением нотаций, а его валентность — качественными характеристиками энергии, «зачерпнутой» из Оно.

«Сверх-Я», отмечал 3. Фрейд, берет на себя власть, работу и даже методы родительской инстанции, является не только ее при­емником, но и действительно законным прямым наследником.

По сути, уже само вычленение «Сверх-Я» как инстанции крити­ческой и карающей по отношению к «Я» внедряет в психику внутрен­нее чувство вины: «Чувство вины есть такое восприятие «Я», которое принимает критику Сверх-Я» [4].

В дальнейшем вычленение чувства вины и совестливости связа­но с двумя схожими по механизму, но различными по значимости процессами, которые мы назвали первичной и вторичной иденти­фикацией.

Первичная идентификация. Мы склонны думать, что чувство вины, формируясь в результате идентификации с родителями в недрах Эдипова комплекса, является, как правило, бессознатель­ным, поскольку «эдипова» проблематика целиком принадлежит бес­сознательному.

Возникновение чувства вины может иметь два источника. Пер­вый возникает из напряжения Оно и Сверх-Я и попытки Я прими­рить их. Точно так же, как энергия любви из Оно может обращать­ся на Я индивида, внушая ему уважение к себе, так и часть его агрессии обращается внутрь и доставляет энергию для собственно­го наказания.

Если поступок ребенка несовместим с поведением, усвоенным как должное в раннем детстве, именно агрессивная энергия Оно высвечивает перед ним порицающие образы родителей. Когда ребе­нок делает что-нибудь, чего делать не должен, возникающая при этом реакция называется «виной». И если даже ребенок не сознает этой вины, то неудовлетворенное напряжение направленной во­внутрь агрессии, возникающей от его безнравственного поведения, проявляется в виде потребности в наказании. Чувство вины и по­требность в наказании означают, что образы родителей проявляют активность, угрожая Я ребенка наказанием приблизительно так же, как это делали его подлинные родители [1].

Вторым источником является напряжение, возникающее непос­редственно между Я и Сверх-Я, когда Я «дает добро» Оно на про­явление и выражение агрессивных влечений. Иными словами, это фактически конфликт между принципом реальности, т.е. несоответствующими условиями среды, и позицией «укоряющего Я».

Вторичная идентификация. В процессе развития на Сверх-Я влияют также те лица, которые заместили родителей, т.е. воспита­тели, учителя, идеальные примеры. На них общество возложило за­дачу внедрить в ребенка общеобязательные этические требования и добиться необходимого для общества ограничения влечений [6]. Именно они создают у ребенка сознательный образ того, что хоро­шо и что плохо, тем самым формируя в Сверх-Я императив, кото­рый проявляется как совестливость. С возрастом Сверх-Я все боль­ше отдаляется от первоначальных индивидуальностей родителей, становясь, так сказать, все более безличным [7].

Как правило, родители и аналогичные им авторитеты в воспита­нии ребенка следуют предписаниям собственного Сверх-Я. Как бы ни расходилось их Я со Сверх-Я, в воспитании ребенка они строги и взыскательны. Они забыли трудности своего собственного детст­ва, довольны, что могут наконец полностью идентифицировать се­бя со своими родителями, которые в свое время налагали на них тяжелые ограничения. Таким образом, Сверх-Я ребенка строится собственно не по примеру родителей, а по родительскому Сверх-Я. Оно наполняется тем же содержанием, становится носителем тра­диции, всех тех сохранившихся во времени ценностей, которые пе­редаются из поколения в поколение и продолжают существовать на всем жизненном пути человека через покаяние.

Возникновению чувства вины способствуют некоторые внутрен­ние активаторы, действие которых актуализируется при минималь­но благоприятных социокультурных условиях. В дополнение к ес­тественным активаторам вины каждая культура и каждый социаль­ный институт (семья, религиозная организация и т.д.), связанные с человеческой этикой и моралью, предписывают определенные стан­дарты поведения, обучая им детей, и тем самым формируют совест­ливость. Эти предписания образуют когнитивный компонент совести. Сочетание его с эмоциональным компонентом — чувством вины - образует аффективно-когнитивные структуры, обеспечивающие высокое морально-этическое развитие. Эти структуры руководят действиями, которые лежат в основе морального и этического пове­дения в целом.

Схожая точка зрения, как это не странно, существует и в рамках бихевиористской традиции. Возникновение и развитие совести рас­сматривается как результат процессов научения [11, 12]. Когда ма­ленькие дети неоднократно награждаются за хорошие дела и нака­зываются за плохие, у них развивается чувство (или понятие) пра­вильного или неправильного поведения.

Первое, на что обращается внимание,— это образец. Обучение моральным нормам происходит в основном через механизмы иден­тификации и подражания родителям или заменяющим их лицам, на которые влияет степень индивидуальной зависимости и эмоцио­нальная привязанность к другому человеку [3].

Воспитание маленького ребенка любящим и оберегающим роди­телем развивает у него сильную зависимость. Родитель, тесно свя­занный с ребенком, стремится к ограничению и исключению болез­ненных и травматических событий и ситуаций, приводящих к депривации или фрустрации потребностей ребенка. Наличие и доступ­ность родителя имеют огромное значение для маленького ребенка, и наоборот, его отсутствие вызывает «тревогу зависимости» — прелю­дию к развитию вины.

Воспитание ребенка и сопутствующее ему развитие способности испытывать тревогу зависимости при отсутствии родителей и обра­зует стадию научения вине (в 4-5-летнем возрасте). Слова и дей­ствия, такие как «никогда не делай этого больше», «плохо», «как тебе не стыдно», интерпретируются ребенком как признаки удале­ния и отдаления и поэтому вызывают тревогу зависимости. После большого числа таких эпизодов ребенок начинает оценивать свое поведение в отсутствие родителей, а через некоторое время — зара­нее, избегая нарушения норм, и, следовательно, испытывать трево­гу зависимости, которая рассматривается как аффективный компо­нент вины [3].

Вторым очень важным моментом является модель подкрепле­ния. Психологические (ориентированные на любовь) методы ди­сциплинарного воздействия обладают большей силой в тренировке чувства вины, чем физические наказания [14]. Однако они будут работать, лишь если заложена основа воспитания и продолжаются аффективные взаимоотношения между родителем и ребенком.

Таким образом, в теории социального научения считается, что идентификация с добрыми и благосклонными родителями, которые используют ориентированные на любовь методы дисциплины, спо­собствует достижению моральной зрелости. Кроме того, доказано, что проявление любви исключительно эффективно в моральном воспитании, а физические наказания более часто применялись родителями подростков, ставших впоследствии правонарушителями.

Нашими исследованиями [9] определено, что различные виды нарушений поведения обнаруживаются у трех категорий детей, имею­щих специфические особенности механизма нравственной регуля­ции. Первая — это дети, не имеющие собственных устойчивых мо­ральных принципов, этических стандартов поведения и нравствен­ных ограничителей агрессивного поведения. У них фактически от­сутствуют внутренние регуляторы поведения. Вторая категория — это дети, имеющие конфликтные взаимоотношения между внутрен­ними и внешними регуляторами поведения. Их отличает несформированность моральных норм, но они вынуждены подчиняться требованиям окружающих. Единственным фактором, сдерживаю­щим их агрессивность, является страх наказания (высокое чувство вины). Тем самым, для них характерен постоянный конфликт меж­ду совестливостью и чувством вины, который приводит к усиле­нию негативных эмоциональных состояний. Третья — это дети, бо­лее зрелые в нравственном плане, однако для них характерен кон­фликт между собственными нормами поведения и чрезмерно завы­шенными морально-этическими стандартами окружающих или неприемлемыми конвенциональными нормами. В связи с этим как отсутствие внутренних моральных оценочных критериев, так и неадекватные (завышенные/заниженные) нравственному развитию ребенка требования со стороны окружающих приводят к возникно­вению различных видов нарушений поведения.

Таким образом, высокая предрасположенность к агрессивному поведению наблюдается у детей, особенно подросткового возраста, имеющих слабые Сверх-Я и Я. Поэтому аффект гнева, не встречая на своем пути серьезных ограничений, реализуется непосредствен­но в агрессивном поведении. Здесь можно согласиться с мнением М.Шеера [13], что возникновение гнева, заполняя все чувства субъ­екта, затушевывает не только значимость нормативных ценностей в саморегуляции действий, но и нарушает интеллектуальные про­цессы, тем самым сводя на нет их влияние. При этом естественно, что предпочтение будет отдаваться физической форме выражения агрессии.

В другом случае поведение регулируется сильным «укоряющим Сверх-Я», которое является для слабого Я экстериоризованным пред­ставителем моральности. Поэтому мотив торможения агрессии воз­никает в результате простого подчинения Я более сильному Сверх-Я. Ограничение выражения агрессивности связано с ожиданием негативных последствий агрессии, страхом наказания, а после соверше­ния поступка — чувством вины. Вероятно, именно на этом основа­нии А.Фрейд считала, что ребенок имеет двойную мораль: одну — предназначенную для мира взрослых, и другую — для себя и своих сверстников [6]. В рамках рассматриваемого случая могут наблю­даться различные варианты как непрямого выражения физической или вербальной агрессии, так и косвенной агрессии или активного негативизма.

Кроме того, сильное Я может протестовать против насильствен­ной интервенции, «оккупации» [1] со стороны Сверх-Я. Это приво­дит к конфликту между собственными нормативными, чаще всего бессознательными, ценностями и значимыми конвенциональными (родительскими, семейными, общественными и др.) нормами, пред­ставленными в Я. В том случае, когда Сверх-Я доминирует, силь­ный мотив торможения может приводить как к подавлению агрес­сивного компонента и полному отказу от соответствующего поведе­ния, так и к формированию устойчивых реакций косвенной агрес­сии, пассивного негативизма.

Таким образом, обобщив теоретические воззрения обеих назван­ных психологических школ, а также данные собственных исследо­ваний, можно четко развести понятия «чувство вины» и «совестли­вость».

Чувством вины следует считать ощущение своей виновности, которое нельзя объяснить с позиции нарушения сознательных цен­ностей человека, опосредованное интериоризованным и, в большинстве случаев, бессознательным конфликтом между ребенком и его роди­телями.

Чувство вины обозначает аффективное состояние, возникающее вслед за нарушением морального предписания, после совершения действия, которое субъект считает предосудительным по тем или иным причинам, или же неясное чувство собственного ничтожес­тва, не связанное с каким-либо конкретным поступком, вызываю­щим раскаяние субъекта [4]. В связи с этим вина может возникать как от реальных чувств, мыслей или действий, нарушающих мо­ральные стандарты, так и от невозможности поступить определен­ным образом.

На чувство вины оказывает прямое влияние степень выражен­ности агрессивных чувств индивида, которые он направляет на са­мого себя в моральном осуждении [5]. Чувство вины мотивирует такие реакции, как раскаяние, осуждение самого себя и понижение самооценки.

Совестливость — это та система моральных ценностей человека, та его часть, которую он ощущает «голосом» моральных ценностей. Строго говоря, термин относится только к сознательным ценнос­тям и к сознательным «тихим, слабым голосам», и его не следует путать с бессознательной частью Сверх-Я, содержащей повеления, под которыми Я индивида сознательно не подпишется и с которы­ми может никогда не согласиться. Высокий уровень совестливости положительно коррелирует с хорошей адаптацией в социальной среде [10] и может определяться по устойчивости к соблазну. Аф­фективную основу совестливости, на наш взгляд, составляет сиг­нальная тревога, которая представляет собой сторожевой механизм, предупреждающий Я о предстоящих неприятностях и надвигаю­щейся угрозе его равновесию.

Чувство вины и совестливость могут находиться в достаточно сложных взаимоотношениях, так как сознательное, с одной стороны, и вытесненное, бессознательное — с другой, по мнению 3.Фрейда, «ни в коем случае не совпадают» [7]. Во-вторых, элементы бессоз­нательного и исходящие от него указания и запреты, которые про­исходят из прошлой жизни субъекта, могут быть в конфликте с ценностями настоящего.

Таким образом, нравственная регуляция предполагает сочетание устойчивости к искушению, подчинение самоинструкции и способ­ности испытывать раскаяние. Устойчивость к искушению есть функ­ция обучения поведению избегания, самоинструкция подчиняться моральным принципам — функция подражания родителям [3], а способность испытывать раскаяние — функция негативного под­крепления (по ассоциации со страхом наказания либо тревогой, ожиданием возмездия в будущем). Исходя из этого, в качестве кри­териев эффективной нравственной регуляции, пожалуй, можно вы­делить следующие индикаторы: а) принятие моральных ценностей; б) усвоение чувства моральной обязанности и верности этим цен­ностям; в) достаточная способность к самокритике для восприятия противоречий между реальным поведением и принятыми ценнос­тями [3].

Заключить статью можно перефразом слов 3.Фрейда, что о ме­ханизмах моральной регуляции мы не можем рассказать читателям как хотелось бы полно, отчасти потому, что эти процессы очень запутаны. С другой стороны, мы сами не уверены, что поняли их до конца. Поэтому придется довольствоваться теми объяснениями, ко­торые были даны в настоящей статье.