Сон поэта

Таится звук в безмолвной лире,

Как искра в темных облаках;

И песнь, незнаемую в мире,

Я вылью в огненных словах.

В темнице есть певец народный,

Но – не поет для суеты:

Срывает он душой свободной

Небес бессмертные цветы;

Но, похвалой не обольщенный,

Не ищет раннего венца. –

Почтите сон его священный,

Как пред борьбою сон борца.

1824

           ***

Струн вещих пламенные звуки

До слуха нашего дошли,

К мечам рванулись наши руки,

И – лишь оковы обрели.

Но будь покоен, бард! – цепями,

Своей судьбой гордимся мы,

И за затворами тюрьмы

В душе смеемся над царями.

Наш скорбный труд не пропадет,

Из искры возгорится пламя,

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя.

Мечи скуем мы из цепей

И пламя вновь зажжем свободы!

Она нагрянет на царей,

И радостно вздохнут народы!

1827

Зосима

Новогородская святопись

1

У Борецкой, у посадницы,

Гости сходятся на пир.

Вот бояре новогородские

Сели за дубовый стол,

Сто, накрытый браной скатертью.

Носят брашна; зашипя,

Поседело пиво черное;

Следом золотистый мед

Вон из кубков шумно просится.

Разгулялся пир как пир:

Очи светлые заискрились,–

По краям ли звонких чаш

Ходит пена искрометная? –

На устах душа кипит

И теснится в слово красное.

Кто моложе – слова ждет,

А заводят речь – старейшие

Про святый Софии дом:

«Кто на бога, кто на Новгород?» –

Речь бежала вдоль стола.

«Пусть идет на вольный Новгород

Вся могучая Москва:

Наших сил она отведает! –

Вече воями шумит

И горит заморским золотом.

Крепки наши рамена,

А глаза у нас – посадница,

Новогородца жена.

Много лет вдове Борецкого!

Слава Марфе! Много лет

С нами жить тебе да здравствовать!»

Марфа, кланяясь гостям,

Целый пир обводит взором,

Все встают и отдают

Ей поклон с радушной важностью.

За столом сидел чернец.

Поднялась Москва престольная

И тебя, столица вольная,

Он, привстав, рукою медленной,

Цепенеющим перстом

На пирующих указывал,

Избирал их и бледнел.

Перстьми грозный остановится –

Побледнеет светлый гость.

Все уста горят вопросами,

Очи в инока впились;

Но в ответ чернец задумался

И склонил свое чело.

2

По народной Новгородской площади

Шел белец с монахом,

А на башне, заливаясь, колокол

Созывал на вече.

«Отчего, – спросил белец у инока, –

На пиру Борецкой

На бояр рукою ты указывал

И бледнел от страха?

Что, Зосима, видел ты за трапезой?»

У отца святого

Запылали очи, прорицанием

Излетело слово.

3

«Скоро их замолкнут ликованья,

Сменят пир иные пированья,

Пированья в их гробах.

Трупы видел я безглавые,

Топора следы кровавые

Мне виднелись на челах.

Колокол, на вече призывающий!

Я услышу гул твой умирающий,

Не воскреснет он в веках.

Заметет развалин прах».

1829

               Бал

Открылся бал. Кружась, летели

Четы младые за четой;

Одежды роскошью блестели,

А лица – свежей красотой.

Усталый, из толпы я скрылся,

И, жаркую склоня главу,

К окну в раздумье прислонился

И загляделся на Неву.

Она покоилась, дремала

В своих гранитных берегах,

И в тихих, сребряных водах

Луна, купаясь, трепетала.

Стоял я долго. Зал гремел…

Вдруг без размера полетел

За звуком звук. Я оглянулся,

Вперил глаза; весь содрогнулся;

Мороз по телу пробежал.

Свет меркнул… Весь огромный зал

Был полон остовов… Четами

Сплетясь, толпясь, друг друга мча,

Обнявшись желтыми костями,

Кружася, по полу стуча,

Они зал быстро облетали.

Лиц прелесть, станов красота –

С костей их – все покровы спали.

Одно осталось: их уста,

Как прежде, все еще смеялись;

Но одинаков был у всех

Широких уст безгласный смех.

Глаза мои в толпе терялись,

Я никого не видел в ней:

Все были сходны, все смешались…

Плясало сборище костей.

1830