Алексей Константинович ТОЛСТОЙ (1817-1875)

 

 

 

 

*** Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.   Лишь очи печально глядели, А голос так дивно звучал,  Как звон отдаленной свирели, Как моря играющий вал.   Мне стан твой понравился тонкий И весь твой задумчивый вид, А смех твой, и грустный и звонкий, С тех пор в моем сердце звучит.   В часы одинокие ночи Люблю я, усталый, прилечь – Я вижу печальные очи, Я слышу веселую речь;   И грустно я так засыпаю, И в грезах неведомых сплю... Люблю ли тебя – я не знаю, Но кажется мне, что люблю!   1851

*** Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча!   Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли пир, так пир горой!   1854

 

 

 

 

***

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!

Вечно носились они над землею, незримые оку.

Нет, то не Фидий[1] воздвиг олимпийского славного Зевса!

Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,

Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?

Нет, то не Гeте великого Фауста создал, который,

В древнегерманской одежде, но в правде глубокой, вселенской,

С образом сходен предвечным своим от слова до слова.

Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,

Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,

Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,

Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса?

Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,

Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.

Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,

Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света,

Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,

Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,

Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.

O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,

Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен[2],

Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,

И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки

Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,

Выйдут из мрака всe ярче цвета, осязательней формы,

Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье...

Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,

И, созидая потом, мимолетное помни виденье!

1856

 

***^*

Двух станов не боец, но только гость случайный,

За правду я бы рад поднять мой добрый меч,

Но спор с обоими досель мой жребий тайный,

И к клятве ни один не мог меня привлечь;

Союза полного не будет между нами –

Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя,

Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,

Я знамени врага отстаивал бы честь!              

1858

 

^*Стихотворение первоначально называлось "Галифакс" по имени английского политического и государственного деятеля Д.Галифакса (1633-1695), отличавшегося своей толерантностью).

 

Вопросы

 

1. Каким образом в стихотворении «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!..» воплощается романтическое представление о поэзии и поэте? Какова взаимосвязь между ритмической формой произведения (гекзаметр) и его содержанием? Почему автор прибегает к античной традиции в раскрытии данной темы?
2. Какие жанровые традиции продолжает Толстой в своей любовной поэзии («Средь шумного бала, случайно…»)? Какие образы и мотивы связывают это стихотворение с произведениями Лермонтова «Из-под таинственной холодной полумаски...» и Пушкина «Я помню чудное мгновенье...»?
3. Каким предстает образ лирического героя в поэзии Толстого?