О.Б. Никифорова

 

При встрече двух эпох (Лирика последней трети XIX века)

 

Если начало Золотого века сопровождалось ни с чем не сравнимым расцветом поэзии, то впоследствии эстетические приоритеты русской литературы (см. вступительную статью к предыдущему разделу Хрестоматии) начали меняться. Эти изменения во многом обусловили характер литературного процесса последней трети ХІХ столетия – эпохи, которая завершала Золотой век и готовила переход русской культуры к веку Серебряному. Роль лидера уверенно взяла на себя проза – эпическая и драматическая. Истинным «царством прозы» стали 70-е годы – время замечательных успехов романистики («Новь» И.Тургенева, «Соборяне» Н.Лескова, «История одного города» и «Господа Головлевы» М.Салтыкова-Щедрина, «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы» Ф.Достоевского, «Анна Каренина» Л.Толстого), очеркистики («Благонамеренные речи», «Господа Молчалины», «Убежище Монрепо» М.Салтыкова-Щедрина, «Новые времена, новые заботы», «Крестьянин и крестьянский труд», «Письма из Сербии» Г.Успенского), а также драматургии («Бешеные деньги», «Лес», «Волки и овцы», «Последняя жертва», «Бесприданница» А.Островского). В то же время русская лирика понесла серьезные утраты: ушли из жизни Ф.Тютчев (1873), Н.Некрасов (1878), В.Курочкин (1875), а некоторые поэты практически совершенно отказались от выступлений в печати, словно почувствовав их несвоевременность.

В литературном процессе 80-х гг. проза сохраняет доминирующее положение, но при этом статус поэзии начинает постепенно повышаться. После долгого молчания возвращаются к активной деятельности А.Апухтин, К.Случевский, А.Фет; продолжают творить А.Майков, А.Плещеев, Я.Полонский; обращает на себя внимание талантливая молодежь (С.Надсон, К.Фофанов, Д.Мережковский). Излить душу в стихах стремятся дилетанты – самодеятельные поэты, среди которых и царственные особы (внук Николая I великий князь К.К.Романов, публиковавший свои произведения под монограммой К.Р.), и еще недавно поглощенные политической подпольной борьбой интеллигенты-народники (В.Фигнер, Г.Лопатин), и простые крестьяне (С.Дрожжин). Читающая публика с восторгом встречает первые сборники стихотворений А.Апухтина (1886), С.Надсона (1885 – в 1886 г. дважды переиздан). С большим интересом воспринята в 1887 г. первая книга П.Якубовича (Мельшина), содержавшая как оригинальные произведения, так и переводы из Ш.Бодлера. Выдающимся событием в русской литературной жизни стал выход в свет четырех выпусков лирической книги А.Фета «Вечерние огни» (1883-1891). Из всего вышесказанного можно заключить, что потребность в поэтическом слове в России 80-х гг. заметно возросла и отечественная литература пошла навстречу ожиданиям культурной аудитории. Эти настроения достаточно точно подметил Я.Полонский в стихотворении, посвященном памяти С.Надсона – одного из кумиров эпохи:

…Рассудку не хватало слов...

И сердце жаждало стихов,

Унылых и однообразных,

Как у пустынных берегов

Немолчный шум морских валов...

Изменение читательских интересов и настроений было обусловлено, прежде всего, коренными переменами в духовной жизни русского общества после трагической даты 1 марта 1881 года, придавшими периоду правления Александра ІІІ тревожный колорит «эпохи безвременья». Разочарование в ультрарадикальной программе социального переустройства, которую безуспешно попытались реализовать народники, повлекло за собой тягостные сомнения в идеалах демократических свобод, гражданского подвижничества, неуверенность в завтрашнем дне и предчувствие неизбежных перемен в жизни – обнадеживающих либо катастрофических. Приближение рубежа столетий придавало всем этим переживаниям особую остроту. Разделить их с современниками, выразить свой непосредственный отклик, эмоциональную оценку происходящего – для решения подобных задач как нельзя лучше подходил лирический род литературы. Поэтому отнюдь не случайной была интенсивная лиризация эпической и драматической прозы в конце ХІХ в. в творчестве А.Чехова, а также В.Гаршина. Лирика не осталась в стороне от тех новых тенденций, которые определяли своеобразие русского литературного процесса 80 – 90-х гг. Нельзя не согласиться с мнением К.Н.Григорьяна о том, что «поэзия двух последних десятилетий ХІХ в. представляет переходный этап, когда накопившиеся в течение длительного времени различные тенденции подготавливают качественные взрывы, когда идут упорные поиски новых путей, когда возникают новые направления и течения в условиях острой идейной борьбы, когда старое не отошло и продолжает оказывать сильное воздействие на литературный процесс, а новое еще не успело получить достаточно отчетливое очертание. <…> Процесс внутреннего развития поэзии переходной эпохи представлял сложное переплетение различных тенденций и течений. При этом в многочисленной и пестрой группе поэтов с особенной отчетливостью выделились представители двух основных линий: поэтов-демократов и поэтов, которые продолжали развивать традиции "чистой лирики"».[1]

Последнее замечание требует однако существенной оговорки: более или менее четкая граница между этими двумя течениями видна лишь в кругу поэтов-подражателей и дилетантов. Скажем, К.Р., начавший писать под сильным влиянием Ф.Тютчева и А.Фета, навсегда остался в пределах традиции «чистого искусства», тогда как его гениальный наставник в импрессионистической, философской поэзии «Вечерних огней» существенно расширил эти пределы. Нечто подобное можно заключить и о «некрасовском» течении в русской поэзии 80-х гг. Самыми последовательными его сторонниками были крестьяне-самоучки либо репрессированные народники, способные скорее подражать, нежели внести в традицию нечто новое и оригинальное. Наиболее авторитетными лириками конца ХІХ в. А.Ауэр справедливо называет представителей старшего поколения – А.Фета, А.Майкова, Я.Полонского, «влияние которых на развитие поэзии значительно усилилось к началу 1880-х гг. Такое усиление обусловлено тем, что к этому времени в художественных системах Майкова, Полонского и Фета наиболее глубоко и органично эстетика романтизма объединилась с философией "чистого искусства"».[2]

Именно стремление к синтезу разных художественных тенденций, более или менее осознанное и целенаправленное, а не четкость границ между течениями, идейно-эстетическими платформами показательно для поэзии 80 – 90-х гг. Так, в стихах С.Надсона, этого гражданского поэта в условиях кризиса демократических ценностей, некрасовские мотивы сочетаются с приметами поэзии «чистого искусства», импрессионизма, символизма. Нечто подобное можно увидеть и в творчестве К.Случевского. Н.Минский прошел путь эволюции от гражданско-демократической лирики к символизму, и показательно, что его статья «Старинный спор» (1884), призванная стать еще одной апологией «чистого искусства», прозвучала как первая декларация декадентской поэзии. Не менее симптоматично и то обстоятельство, что именно в 80-е гг. обратила на себя внимание муза В.Соловьева, оказавшего весьма заметное влияние на русских символистов. Концепция двоемирия, развернутая в его стихотворении «Милый друг, иль ты не видишь…», получает уже не романтическую, а модернистскую разработку. Таким образом, поэзия деятельно включилась в новаторские искания русской литературы конца ХІХ столетия и готовила почву для нового расцвета отечественной лирики на рубеже XIX и ХХ вв.

С доступной нам теперь дистанции времени ясно видно, что в целом русские поэты 80 – 90-х гг. не превзошли ни колоссальных зачинателей лирики Золотого века А.Пушкина и М.Лермонтова, ни блистательной плеяды певцов века Серебряного. В их стихах нередко ощущается вторичность, зависимость от творческих достижений предшественников, слышатся перепевы тем и мотивов, давно уже звучавших в отечественной поэзии, используются ритмы и образы, ставшие чересчур привычными («святой идеал», «чистые слезы», «высокие думы» и т.п.). Впечатление от некоторых стихов С.Надсона (например, на евангельские темы) заметно ослабляется их иллюстративностью. Иногда растянутость текста (Я.Полонский, А.Майков, С.Надсон) мешает концентрации лирического чувства. Впрочем, иногда поэты идут на такую жертву сознательно, стремясь в пространном стихотворении шире развернуть движение мысли лирического героя, будто предвидя дальнейшую интеллектуализацию поэзии в будущем столетии. Поистине, даже творческие просчеты лириков 80–90-х гг. имели свое конструктивное значение. Они доказывали необходимость кардинального пересмотра всех творческих установок и художественного арсенала русской поэзии. Бесспорной заслугой лириков конца XIX века является и то, что они обеспечили преемственность традиций между двумя культурно-историческими периодами. Наконец, общими усилиями они сумели создать многогранный образ своей эпохи.

Решительный протест против «безвременья» прозвучал в стихах П.Якубовича (1860 – 1911), проникнутых не только трагическими, но и героическими мотивами борьбы за свободу, а также в сатирической поэзии. Обличая современный полицейский режим в насмешливом стихотворном памфлете «Песнь торжествующей свиньи», А.Барыкова (1839 – 1993) апеллирует сразу к двум литературным источникам: циклу очерков Щедрина «За рубежом» (диалог «Торжествующая свинья, или разговор свиньи с правдою») и, иронически, к И.Тургеневу. Ф.Филимонов (1862 – 1920), опубликовавший в 1886 г. в Екатеринбурге сборник стихов «Шутки и пародии» под характерным псевдонимом «Гейне из Ирбита», дает не менее язвительную оценку внутриполитическому режиму 80-х гг.:

                                Хоть нет греха порок карать,

                                               И над смешным смеяться можно,

                                Но надо только поступать

                                               В дни наши очень осторожно.

 

                                Когда в деревне становой

                                               Крестьян отпорет – не кричите.

                                Вы лишь скажите: «Боже мой!»

                                               И поскорее замолчите.

 

                                Не подымайте крик и вой,

                                               Как по спине пойдет дубина –

                                И вас оценит становой,

                                               Как Руси доблестного сына.    

Л.Трефолев (1839 – 1895) в сатирических стихах ориентировался на традиции демократического журнала «Искра» (1859 – 1873), однако в 80-е гг. имел возможность работать преимущественно в развлекательной периодике («Будильник», «Осколки»). Заметим попутно, что Л.Трефолев отдал значительную дань крестьянской теме, охотно развивал фольклорно-песенные мотивы. Он автор знаменитой «Дубинушки», и это именно в его переводе стихотворение Владислава Сырокомли «Почтальон» стало любимой в России народной песней «Когда я на почте служил ямщиком…».

Наряду с сатириками-демократами критическую оценку действительности высказывают и поэты других художественных ориентаций: «миром, утопающим в крови», владеет «Ваал» (С.Надсон), там правит бал Мефистофель (К.Случевский). Оба мастера находятся под сильным впечатлением от поэзии М.Лермонтова, интерес к которому в конце века заметно повышается. Так, в стихотворении К.Случевского «За то, что вы всегда от колыбели лгали…» слышны отголоски лермонтовской «Думы». Напряженный трагизм проникает и в любовную поэзию. Там царят не гармония и счастье, а диссонансы, стихия страстей, предчувствие гибельной развязки, как, например, в стихотворении А.Апухтина «Ночи безумные…». Оно быстро стало популярным цыганским романсом и подсказало заголовок «Цветы запоздалые» для повести молодого А.Чехова (1882 г.).

Образ последних цветов на пороге зимы часто и неслучайно встречается в поэзии 80 – 90-х гг., и приобретая символически-расширительный смысл. Впрочем, образы природы не только символизируют внутренние состояния человека, но и – как сумел показать А.Фет – подают ему пример благородной стойкости («Учись у них, у дуба, у березы…»), побуждают «верить весне», жить «Назло жестоким испытаньям // И злобе гаснущего дня» («Осенняя роза»), что было весьма актуально в «эпоху безвременья». Параллелизм природы и человека получает интересную художественную разработку и в стихотворении Я.Полонского «Чайка» (60-е гг.); отметим попутно оригинальность его ритмического рисунка и строфики.

Из душного, непоэтичного мира современности творческая мысль лириков конца XIX в. рвется на простор всемирной культуры и демонстрирует ту «всеотзывчивость», которая, по Ф.Достоевскому, отличает русский национальный менталитет. Особенно характерно это для А.Майкова, который увлеченно путешествует по странам и эпохам, чаще всего всего задерживаясь, однако, в своей любимой Античности (см. стихотворения из разделов «В антологическом роде», «Подражания древним», «Очерки Рима», «Камеи», «Альбом Антиноя»). В его позднем творчестве заметное место принадлежит также комплексу вольных переводов и подражаний «Страны и народы», где рядом с избранным из Сапфо, Бертрана де Борна, Ф.Петрарки, И.В.Гете, Гафиза, А.Мицкевича, испанской и турецкой поэзии нашлось место и обработкам двух белорусских песен.

Сопротивляясь жестокому веку, поэты ищут ярких личностей и замечательных событий в истории, народных легендах. Особенно хорошо это удается опять-таки А.Майкову («У гроба Грозного», «Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне», «В Городце 1263 года», «Ломоносов», «Исповедь королевы», «Старый дож»), а также К.Случевскому («Голова Робеспьера», «Новгородское предание», «Мемфисский жрец»). Вместе с тем лирика 80–90-х гг. внимательно изучает характеры и судьбы «сынов века», явно учитывая при этом опыт отечественной эпической прозы (обратим внимание на психологические этюды А.Апухтина «С курьерским поездом», «Пара гнедых», «Сумасшедший», «Письмо», либо на стихотворения Я.Полонского «Слепой тапер», «Старая няня», «У двери[3]»). Отображения времени она ищет и в духовном облике реальных современников. Не потому ли в поэзии последней трети ХІХ в. так много стихов-обращений и посвящений – живущим и только что ушедшим? Кстати, достоверным фактом является то обстоятельство, что прощание с глубоко чтимыми литераторами – Ф.Достоевским, В.Гаршиным, М.Салтыковым-Щедриным – в 80-х гг. всякий раз сопровождалось манифестациями и приобретало значение общенационального события, еще одного вызова безвременью. Кроме того, тут нашло свое отражение чисто русское представление о великой миссии мастера слова – пророка, духовного лидера. Мимо темы «поэта и поэзии» не прошел никто из лириков конца ХІХ в., но, пожалуй, наиболее оригинальную ее разработку мы находим у А.Фета («Как беден наш язык!..», «Одним толчком согнать ладью живую…») и К.Случевского («Ты не гонись за рифмой своенравной…»), которые в неожиданных метафорах и ассоциациях стремятся передать таинственную, до конца не постижимую природу творчества. Любопытны и стихотворные дискуссии Я.Полонского, который, размышляя о призвании поэта, вступает в диалог то с М.Лермонтовым («Пустые ножны»), то с Н.Некрасовым («Блажен озлобленный поэт…»), либо прямо обращается к современнику:

По торжищам влача тяжелый крест поэта,

У дикарей пощады не проси, –

Молчи и не зови их в скинию завета,

И с ними жертв не приноси.

 

Будь правды жаждущих невольным отголоском,

Разнузданных страстей не прославляй

И модной мишуры за золото под лоском

Блестящих рифм не выдавай.

 

И если чернь слепа, не жаждет и не просит,

И если свет – к злу равнодушный свет

Надменно, как трофей, свои оковы носит, –

Знай, что для них поэта нет...