Развитие ораторского искусства и возрождение риторики в XX веке
- Теоретические труды по риторике и ораторскому мастерству, стилистике и другим аспектам создания речи.
- Деятельность Института живого слова.
- Ораторская практика ХХ века.
Рекомендуемая литература
- Адамов Е.А. Выдающиеся русские ораторы: Из истории ораторского искусства. – М.: Знание, 1962. – Вып. 3. – 72 с.
- Аннушкин В.И. Зачем нужна риторика? //Русская речь. – 1988. – № 5. – С.81–86.
- Апресян Г.З. Великий оратор революции. – М.: Знание, 1974. – 73 с.
- Апресян Г.З. Ораторское искусство. – М.: Изд-во МГУ, 1978. – 280с.
- Виноградов В.В. Поэтика и риторика //Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. – М.: Наука, 1980. – С.98–175.
- Граудина Л.К. «Надо учить говорить весь народ...» (Об институте живого слова) //Русская речь. – 1988. – № 1. – С.43–47.
- Граудина Л.К., Миськевич Г.И. Теория и практика русского красноречия. – М.: Наука, 1989. – С.186–219.
- Зарифьян И.А. Теория словесности: Библиография и комментарий. – М.: Знание. 1990. – С. 42–52.
- Михневич А.Е. Введение в методику лекционной пропаганды. – Мн.: Вышэйшая школа, 1982. – 159с.
- Михневич А.Е. Ораторское искусство лектора. – М.: Знание, 1984. – 192с.
- Ножин Е.А. Мастерство устного выступления. – М.: Изд-во политической литературы. 1978. – 254с.
- Поэты на кафедре: В.Брюсов, А.Блок. – М.: Знание, 1991. – 64 с.
- Пропагандисты ленинской школы. – М.: Политиздат, 1985. – 351 с.
- Русская риторика: Хрестоматия. – М.: Просвещение, 1996. – С.53–56.
- Столыпин П.А. Думские речи. – М.: Знание, 1990. – 64 с.
К концу XIX в. риторическая наука и искусство речи как самостоятельные дисциплины утратились. Они оказались «развинченными» на части, которыми занялись другие науки – русская словесность, философия, логика, психология, стилистика. Теория красноречия излагалась в жанре «изящной» словесности (под этим названием выходили руководства с 70-х г. XIX в. до 20-х г. XX в.). Риторические приемы отошли к литературоведению, стили, сферы речевого общения стали предметом стилистики.
По мнению исследователей, период с 1890 по 1923 г. – это последний этап в развитии курса теории словесности (Зарифьян И.А. Теория словесности. – М., 1990). Это время сокращения теории прозы и развития теории художественной речи. Задачей курса теории словесности в первой четверти ХХ в. являлось формирование читателя художественной литературы. Термин «риторика» не используется. Применяются понятия «общая теория речи», «теория прозы», «теория поэзии». Формирование речевых навыков не осуществляется на основе системного изучения правил риторики. Из курса теории словесности исчезают сведения из логики, правила искусств речи заменили понятиями художественной стилистики, поэтики и эстетики. К началу XX в. все учебники содержат разделы, напоминающие содержание частной риторики и включающие перечисление основных видов словесности и характеристику их форм. Общая часть (риторика) окончательно исчезла. В первой четверти XX в. теория словесности как курс, обучающий искусствам речи, исчез.
После октябрьских событий 1917 г. риторику как науку об ораторском искусстве попытались возродить: был создан Институт живого слова, ораторское искусство начали преподавать в Коммунистическом университете им. Свердлова и в Институте им. Володарского, во многих высших учебных заведениях читался курс риторики, издавалась литература по вопросам ораторского искусства, в которой получила осмысление и описание практика ораторов-большевиков, пропагандистская речь, даны советы начинающим агитаторам.
В ноябре 1918 г. в Петрограде был открыт первый в мире Институт живого слова. Инициаторами его создания выступили крупные научные и общественные деятели – лингвисты, литературоведы, мастера театра и др. (А.В.Луначарский, Л.В.Щерба, В.Э.Мейерхольд и др.). Задачами Института являлись: научно-практическая разработка «вопросов, относящихся к области Живого Слова и связанных с нею дисциплин», подготовка мастеров Живого Слова, распространение и популяризация знаний и мастерства в области Живого Слова» (из «Положения об Институте Живого Слова»). В центре внимания преподавания была наука об искусстве речи, поэтому слушателям предлагали курсы лекций по теории красноречия (риторики) (Н.А.Энгельгардт), по теории спора (Э.З.Гурлянд-Эльяшева), по теории ораторского искусства и его истории в России (А.Ф.Кони). В стенах Института изучали теорию словесности, этику общежития и др. В 1925 г. преемником Института Живого Слова стал Лениградский научно-исследовательский институт речевой культуры.
В 20-х гг. активно развивались такие формы ораторского искусства, как дискуссии и диспуты на политические и научные темы (огромные аудитории, например, собирали диспуты А.В.Луначарского и митрополита А.И.Введенского), митинги. Красноречие было оружием агитации, пропаганды, политической борьбы.
В этот период достигла расцвета такая форма ораторского искусства, как политическое красноречие. Разновидностью его являются парламентские речи, звучавшие на заседаниях Государственной думы, созданной в 1906 г. Образцами таких речей считаются думские выступления А.И.Гучкова, П.А.Столыпина, С.Ю.Витте. П.Б.Струве и др. Их речи свидетельствуют о том, что эти политические деятели отлично знали риторические законы и применяли их на практике. Политическое красноречие также нашло яркое проявление в ораторской деятельности большевиков, особенно в период революции 17-го года (В.И.Ленин, М.И.Калинин, С.М.Киров, Ф.Э.Дзержинский, В.Володарский, Я.М.Свердлов и др.).
Продолжал совершенствоваться жанр публичной лекции. Об этом, например, писал А.Ф.Кони в автобиографии:
«... я читал лекции преимущественно по истории русской литературы и по истории русского суда по приглашению разных просветительских учреждений и в просветительских отделах Виндаво-Рыбинской ж.д., библиотеки имени Григоровича и в доме имени Герцена, сопровождая эти чтения моими личными воспоминаниями о Толстом, Некрасове, Достоевском, Гончарове, Писемском, Апухтине, Соловьеве, Кавелине и Тургеневе. В школе русской драмы пришлось прочесть несколько лекций по истории русского театра в XIXвеке и о выдающихся артистах второй его половины; а в Музее театров на выставке в память Мартынова передать личные воспоминания о великом артисте; предлагаю прочесть об И.Ф.Горбунове, скончавшемся 25 лет назад, когда осенью настоящего года будет открыта выставка в его память. Рядом с этим я участвовал в устроенных Домом литераторов чтениях в память Пушкина и скончавшегося недавно Венгерова и прочел ряд ежемесячных публичных лекций до июля настоящего года в Доме Литераторов и его отделении в Физическом институте Петербургского университета – и в Доме искусства, между прочим, «о психологии памяти и внимании»; «о самоубийстве» («Житейские драмы» и «Гамлетовский вопрос»); «о порче русского языка», «об отношении Толстого к суду», «О Мертвом доме и Сахалине» и «о русских ораторах». Наконец, на Педагогических курсах в Аничковом дворце я читал в 1919 и 1921 годах лекции «о старом Петербурге» и связанных с последним исторических и биографических воспоминаниях. Могу еще упомянуть об отдельных чтениях по литературе – в Доме ученых и в Невском народном университете, обслуживающем интересы пригородного населения, которые, к большому моему сожалению, мне не пришлось продолжать за чрезмерною дальностью расстояния, а также о ряде чтений в Тенишевском зале и др.». (Кони А.Ф. Автобиография //Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. – М.: Правда, 1989. – С.589-591.)
Публичная речь использовалась и как средство литературной борьбы, о чем свидетельствуют, например, выступления поэтов, чьи имена связаны с движением символизма (К.Бальмонт, В.Брюсов, А.Блок и др.).
В русской общественной и культурной жизни 20-ых годов XX века стали нормой выступления поэтов с ораторской кафедры. С 1900 г. в салоне В.А.Морозовой, в Московском литературно-художественном кружке, в Обществе любителей российской словесности, в Политехническом и Историческом музеях и других местах Москвы и Петербурга (Петрограда) читали рефераты о поэтах, поэзии и философии В.Брюсов, В.Соловьев, К.Бальмонт, А.Блок, В.Маяковский и другие поэты.
Огромной была популярность В.Маяковского, чье поэтическое мастерство органически переплетается с мастерством оратора. Это был оратор-полемист, который всю силу своей критики обрушивал на представителей «искусства для искусства», «стихийного искусства» и других взглядов и течений. Вот как описывает выступление поэта Лев Кассиль:
«Политехнический осажден. Смяты очереди. Трещат барьеры. Давка стирает со стен афиши... Милиция просит очистить вестибюль...
Зудят стекла, всхлипывают пружины дверей. Гам... Маяковский сам не может попасть на свой вечер. Он оказывается заложником у осаждающих. С него требуют выкупа: пятьдесят контрамарок... ну, двадцать, – тогда пропустят. Но он уже роздал вчера, сегодня, сейчас десятки контрамарок, пропусков. Больше нет...
Зал переполнен. Сидят в проходах, на ступеньках, на краю эстрады, на коленях друг у друга...
И вот выходит Маяковский. Его появление на эстраде валит в котловину зала веселую и приветливую груду хлопков...
В одной руке Маяковского портфель, в другой – стакан чаю.
Он сотрясает своими шагами пол эстрады. Он двигает стол. Грохочут стулья. Рядком раскладываются книжки, стихи, бумажки, часы... Вот он обжился. Он осмотрен и осмотрелся... И вот Маяковский начинает свой доклад.
Собственно это не доклад, это блестящая беседа, убедительный рассказ, зажигательная речь, бурный монолог. Интереснейшие сообщения, факты, неистовые требования, возмущение, курьезы, афоризмы, смелые утверждения, пародии, эпиграммы, острые мысли и шутки, разительные примеры, пылкие выпады, отточенные формулы. На шевелюры и плеши рыцарей мещанского искусства рушатся убийственно меткие, хлесткие определения и шутки.
Маяковский разговаривает. Головастый, широкоротый, он минутами делается похожим на упрямо вгрызающийся экскаватор.
Вот он ухватил какую-то строку из пошлой статьи критика, пронес ее над головами слушателей и выбросил из широко раскрытого рта, свалив в кучу смеха, выкриков и аплодисментов...
На стол слетаются записки из всех углов зала. Обиженные шумят...
– Не резвитесь, – говорит Маяковский.
Он совершенно не напрягает голоса, но грохот его баса легко перекрывает шум всего зала...
Он ходит по эстраде, как капитан на своем мостике, уверенно направляя разговор по выбранному им курсу. Он легко, без натуги распоряжается залом.
Становится жарко. Он снимает пиджак, аккуратно складывает его. Кладет на стол...
– Я здесь работаю. Мне жарко. Имею право улучшить условия работы? Безусловно!... Молниеносные ответы разят пытающихся зацепить поэта.
– Что? Ну, вы, товарищ, возражаете, как будто воз рожаете... А вы, я вижу, ровно ничего не поняли. Собрание постановило считать вас отсутствующим.
– До моего понимания ваши шутки не доходят, – ерепенится непонимающий.
– Вы жирафа! – восклицает Маяковский. – Только жирафа может промочить ноги в понедельник, а насморк почувствовать лишь к субботе.
Противники никнут. Стенографистки ставят закорючки, обозначающие хохот всего зала, аплодисменты.
Но вдруг вскакивает бойкий молодой человек без особых примет.
– Маяковский! – вызывающе кричит молодой человек.
– Вы что полагаете, что мы все идиоты?
– Ну что вы! – кротко удивляется Маяковский. – Почему все? Пока я вижу перед собой только одного.
Некто в черепаховых очках и немеркнущем галстуке взбирается на эстраду и принимается горячо, безапелляционно доказывать, что "Маяковский уже труп и ждать от него в поэзии нечего".
Зал возмущен. Оратор, не смущаясь, продолжает умерщвлять Маяковского.
– Вот странно, – задумчиво говорит вдруг Маяковский: – я труп, а смердит он.
И оратор кончился...»
(Л.Кассиль. Маяковский – сам).
Появление новых форм общения, в частности, развитие совещательных (дискуссионных) речей, распространение средств массовой информации требовали конкретных рекомендаций к ведению речи в указанных сферах общения. Это было понято многими филологами, которые разрабатывали проблемы речи, публичного выступления, отечественной поэтики, теории словесности, повышения культуры речи. Свидетельством интереса к ораторству являются книги профессора С.И.Поварнина «Искусство спора. О теории и практике спора» (1918 г.), А.В.Миртова «Умение говорить публично»(20-е годы), В.Шкловского «Теория прозы» (1925 г.), Ю.Тынянова «Архаисты и новаторы» (1929 г.), В.Гофмана «Слово оратора» (1932 г.), сборник «Русская речь» под редакцией Л.В.Щербы, «Практика ораторской речи» (1931 г.).
К началу века оформилась как самостоятельная отрасль знаний стилистика, ставшая во многих отношениях наследницей теории словесности. Ее проблемами, а также правилами устного общения в 20-30-е годы занимались известные филологи Л.В.Щерба, В.В.Виноградов, Г.О.Винокур, С.П.Обнорский и др. Активизация сталинских репрессий в 30-е годы привела к свертыванию общественно-публичных форм речи, отсутствию разработок по красноречию. Но именно в 1930 г. В.В.Виноградов писал о необходимости изучения риторических принципов построения, на которых основывается языковое «внушение», «убеждение» слушателя («О языке художественной прозы»).
Проблемам языка художественной прозы, поэтики и теории стилей посвящены многие труды В.В.Виноградова. Он использовал риторический принцип анализа при рассмотрении повести Н.В.Гоголя «Нос», сформулировал риторическую концепцию стилистики и, по сути, разработал план построения новой риторики (общая, устанавливающая единый стиль речевого поведения, и частная, касающаяся принципов организации диалога, речи в собрании, научных, агитационных выступлений, деловой письменности, художественной литературы).
С конца 20-х годов риторика не преподавалась ни в средней, ни в высшей школе, как наука она не развивалась, старые учебники не переиздавались, новые не составлялись. Кризис не коснулся лишь гомилетики, которую продолжали преподавать в богословских учебных заведениях. Ученые в основном занимались проблемами стилистики и культуры речи. Это привело к отставанию в развитии риторической мысли в СССР по сравнению с США, Японией, Францией. Для времени общественного застоя характерно отсутствие настоящих публичных речей. Слово риторика ассоциировалось с понятием «многоречивость», «пустословие», «краснобайство», с попытками при помощи красивой речи увести аудиторию от истинного знания, например, в «Словаре русского языка» лексема риторика определяется следующим образом: 1. Теория ораторского искусства; 2. перен. Напыщенная и бессодержательная речь.
Однако в 70-е годы в связи со значительным развитием лекционной пропаганды и агитации вновь стал проявляться общественный и научный интерес к проблемам ораторского мастерства. Большую роль в этом сыграло общество «Знание», во многом благодаря усилиям которого были открыты школы молодого лектора, университеты лекторского мастерства, семинары пропагандистов. Появилась научная и методическая литература по пропагандистскому мастерству и ораторскому искусству, которое рассматривалось и использовалось как оружие классовой борьбы, имело идеологическую и политическую направленность.
Изучение лингвистами проблем, связанных с функционированием языка, с речевым воздействием, механизмов и видов речи, развитие лингвистики текста, стилистики, культуры речи, проявление интереса к классической культуре, старине, демократические процессы в обществе и ряд других факторов привели к возрождению в 80-е годы риторики как науки. Вот уже два десятилетия активно ведутся риторические исследования, результаты которых обсуждаются на специальных конференциях, риторика преподается в вузах и некоторых школах.
К сожалению, история русской лингвистики развивалась так, что академической риторики не было создано. Но элементы прежних риторик представлены в книгах по ораторскому и лекторскому мастерству (работы Е.А.Ножина, А.Е.Михневича, Н.Н.Кохтева и др.), в исследованиях по стилистике и культуре речи, по русскому речевому этикету (книги Д.Э.Розенталя, работы Ю.А.Бельчикова, В.Г.Костомарова, С.И.Скворцова, Б.Н.Головина, Н.Формановской, В.Е.Гольдина и др.), в пособиях по теории аргументации (работы Л.Г.Павловой, А.Андреева, Н.П.Ерасова, К.Г.Павловой, сборник «Об искусстве полемики» и т.п.), в исследованиях об отдельных ораторах (статьи и монографии Н.Н.Кохтева и др.), об истории красноречия (книги Е.А.Адамова, Л.К.Граудиной, Г.И.Миськевич, В.И. Аннушкина, Н.А.Безменовой и др.). В 80-90-е годы XX века вышли учебные пособия Ю.Рождественского, А.А.Волкова, Н.А.Безменовой, В.И.Аннушкина, Е.А.Юниной, Л.А.Муриной, И.А.Стернина и др. Они относятся к разным жанрам риторики: теоретической и прикладной, общей и частной, приближенной к исторической и синхронной.
В конце XX- начале XXI вв. в условиях демократии, гласности, рыночных отношений, информационного «бума», компьютерных технологий устная публичная речь получила широкое распространение и является эффективным средством управления, составной частью деловой и культурной жизни каждого. Ораторская практика сегодняшнего дня дает нам образцы красноречия возрождающегося духовного, или церковно-богословского, (выступления лиц духовного звания в храмах, на радио, телевидении, в паралменте), развивающихся политического и судебного (речи депутатов, членов правительства, общественных деятелей, главы государства, речи сторон в политических дискуссиях, выступления адвокатов, прокуроров), совершенствующегося социально-бытового (юбилейные, приветственные, надгробные, свадебные речи, застольные тосты) и других родов.
Задания
1. Дайте сопоставительный риторический анализ речей В.Брюсова и А.Блока, посвященных памяти почти одновременно ушедших из жизни русских художников.
«Со смертью В.А.Серова перестал жить, быть может, величайший русский художник наших дней... Говоря так, мы не забываем ни И.Е.Репина, творчество которого всего полнее отразило дух иной, уже не нашей эпохи, ни К.А.Сомова, волшебное очарование картин и рисунков которого говорит только об одной стороне многообразной современной души, ни тех других истинно сильных и истинно прекрасных художников, деятельности которых русская живопись и все русское искусство обязаны своим блестящим возрождением в конце XIX и начале XX века. Мы даже не сделаем исключения для гениального Врубеля, в созданиях которого русская живопись достигла раньше не грезившихся ей вершин дерзновенной фантазии, – вершин, откуда открываются необозримые и влекущие дали... Все другие художники как бы поделили между собой великую область искусства живописи; одни идут по самостоятельным, но узким и маленьким тропинкам, по ее окраине; другие пытаются, или пытались, расширить ее владения, отважно устремляясь в еще неизведанные страны; один Серов вошел в область, принадлежащую живописи, как в свое царство, державные права на которую ему принадлежат по праву рождения, вошел в самую середину ее, вошел бестрепетно по той самой дороге, где еще стоят триумфальные арки Тициана и Веласкеса, Тинторетто и Рубенса.
Сейчас еще не время оценивать творчество Серова в его целом. Его произведения разбросаны по разным городам, вспоминаются только в перспективе лет. Художник ни разу не устраивал сколько-нибудь полной выставки своих полотен, на которой можно было бы сразу обозреть всю его деятельность или хотя бы ее значительную часть. У нас нет даже ни одной обстоятельной монографии о Серове (приготовлена к печати и скоро должна выйти книга о Серове И.Э.Грабаря). Но когда вспоминаешь в разные годы и в разных местах виденные картины и рисунки Серова, невольно чувствуешь великую мощь его чисто художественного дарования. Художник был он – не только прежде всего, но и исключительно: у него была душа художника, глаза художника, руки художника. Мы можем представить себе Врубеля – поэтом, Сомова – автором изысканных новелл, но Серов мог быть и был только господином кисти. Его глаз видел безошибочно тайную правду мира, и когда его рука чертила рисунок или покрывала красками полотно, оставалось сказать: «так оно есть, так было, так должнобыть». Серов не любил яркости красок, но своими полусерыми тонами он создавал впечатление многообразнейшей красочности; он еще раз доказал, что сила и правда живописи не в абсолютной яркости красок, и на его серых полотнах горят все цвета, какие только может воспринять наш глаз в этом мире.
Конечно Серов был реалист, в лучшем значении этого слова. Он искал одного - верности тому, что есть. Но его взгляд видел не одну внешнюю оболочку видимости, но проникал сквозь нее, куда-то вглубь, и то, что он писал, выявляло самую сущность явлений, которую другие глаза увидеть не умеют. Поэтому так многозначительны портреты, оставленные Серовым. Он умел через лицо подсмотреть душу и это ясновидение запечатлевал на своих портретах, иногда с беспощадной жестокостью. Портреты Серова срывают маски, которые люди надевают на себя, и обличают сокровенный смысл лица, созданного всей жизнью, всеми тайными помыслами, всеми утаенными от других переживаниями. Портреты Серова почти всегда – суд над современниками, тем более страшный, что мастерству художника делает этот суд безапелляционным. Собрание этих портретов сохранит будущим поколениям всю безотрадную правду о людях нашего времени.
Лица, близко, дружески знавшие Серова, свидетельствуют, что у него была душа не только глубокая, но и поразительно цельная и красивая. С виду Серов был угрюм и необщителен, но способен был в иные дни быть неистощимо веселым и остроумным. Он редко говорил иначе, как в кругу друзей, но иногда умел говорить с непобедимой увлекательностью. В словах его всегда была серьезность и убежденность: то, что он высказывал, всегда было его обдуманным убеждением. Прямота и честность были основными чертами его существа. Он, без колебания, не заботясь о последствиях, исполнял то, что почитал своим долгом. Биографы Серова расскажут впоследствии, как часто эта античная покорность долгу заставляла его совершать поступки, которые с житейской точки зрения казались безумными.
В общем, душа Серова была из тех, которые в наши дни редки. Он нашел бы больше родных душ среди художников эпохи Возрождения, если не считать их олицетворением вечно ликующего Рафаэля. Несколько тяжелый, молчаливый, сосредоточенный Серов напоминал чем-то Тициана второй половины его жизни. И если бы Серову суждено было писать портрет Карла V, тот конечно, еще раз нагнулся бы, чтобы подать художнику оброненную кисть».
(В.Брюсов. Валентин Александрович Серов)
«В этот страшный год «смертей и болезней» мы хороним еще одного художника, гениального художника, Врубеля.
Я никогда не встречал Михаила Александровича Врубеля и почти не слыхал о нем рассказов. И жизнь его, и болезнь, и смерть почти закрыты от меня – почти так же закрыты, как от будущих поколений. Как для них, так и для меня – все, чем жил Врубель здесь, только сказка. Да и то немногое, что я слышал о нем как о человеке, похоже на сказку, гораздо более, чем на жизнь обыкновенного смертного, – и о творчестве Врубеля уже при жизни его сложилась легенда.
Говорят, он переписывал голову Демона до сорока раз, и однажды кто-то, случайно пришедший к нему, увидал голову неслыханной красоты. Потом он уничтожил ее, переписал опять – и то, что мы видим теперь в Третьяковской галерее, – только слабая память о том, что было создано.
Я знаю одно: перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают перед человечеством раз в столетие, – я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим, и это заставляет нас произнести бедное, невыразительное слово: «гениальность». Да, гениальность – но что это? О чем, о чем – так можно промечтать и промучиться все дни и ночи – и все дни и все ночи будет налетать глухой ветер из тех миров, доносить до нас обрывки каких-то шепотов и каких-то слов на незнакомом языке, – а мы так и не расслышим главного. Может быть, гениален только тот, кому удалось расслышать сквозь этот ветер целую фразу, из отдельных звуков сложить слово «Вечность». Но такая дерзость не проходит даром. Уже скучные песни земли не могут тогда заменить звуков небес. Нить жизни Врубеля мы потеряли не тогда, когда он сошел с ума, но гораздо раньше, когда он создавал мечту всей своей жизни – Демона.
Небывалый закат озолотил небывалые сине-лиловые горы. Это только наше названье тех преобладающих трех цветов, которые слепили Врубеля всю жизнь и которым нет еще названья. Эти цветы – лишь обозначенье, символ того, что таит в себе житель гор: «и зло наскучило ему». Вся громада этой мысли Врубеля – Лермонтова – заключена лишь в трех цветах. У самого Демона уже нет тела – но было когда-то чудовищно-прекрасное тело. Осталась только глубина печальных очей. «Он был похож на вечер ясный – ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет». И у Врубеля день еще светит на вершинах, но снизу ползет синий мрак ночи. Конечно, ночь побеждает, конечно, сине-лиловые миры рушатся и затопляют окрестность. В этой борьбе золота и синевы совершается обычное – побеждает то, что темнее; так было и есть в искусстве, пока искусство одно. Но у Врубеля уже брезжит иное, как у всех гениев, ибо они не только художники, но уже и пророки. Врубель потрясает нас, ибо в его творчестве мы видим, как синяя ночь медлит и колеблется побеждать, предчувствуя, быть может, свое грядущее поражение. Недаром учителем Врубеля был золотой Джиованни Беллини. Один во всей вселенной, непонимаемый и гонимый, он вызывает самого Демона, чтобы заклинать ночь ясностью дивного лика, павлиньим блеском крыльев, своею божественной скукой перед синими чарами ночного зла. (Я говорю образно, но то, что я хочу сказать о Врубеле, кажется, еще и не может быть сказано логично, слов еще нет, слова будут.)
Художник-заклинатель и падший ангел – страшно быть с ними: страшно и увидеть миры этих небывалых гор и залечь в этих горах. Но только оттуда измеряются времена и сроки; иных средств, кроме искусства, мы еще не имеем. Художники – как вестники древних трагедий – приходят оттуда к нам в размеренную жизнь – с печатью безумия и рока на лице. Врубель пришел с безумным, но блаженным лицом, с вестью о том, что в лиловую мировую ночь вкраплено золото ясного вечера. Его и лермонтовский Демон – и есть символ наших времен: «ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет». Печальный ангел – ясный вечер остается с нами – заклинать ночь. Художник обезумел, его застигла ночь искусства, потом ночь смерти, потому что скучные песни земли не могли уж заменить звуков небес; но ведь он написал однажды голову небывалой красоты – может быть, ту, которая не удалась Леонардо в «Тайной вечере».
Да, он должен быть в том раю, о котором он пел:
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов.
О боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
(А.Блок. Памяти Врубеля.)
2. Прочитайте работы А.Ф.Кони «Советы лекторам» (1920-е годы) и П.Сергеича «Искусство речи на суде» (1910 г.). Какие полезные рекомендации в подготовке выступления можно извлечь из этих текстов?
3. Познакомьтесь с текстом речи В.Н.Всеволодского, произнесенной на открытии Института Живого слова 15 ноября 1918 г. Определите, к какому виду ораторской речи относится данный текст. Сформулируйте целевую установку оратора. Составьте план-схему выступления.
«Объявляю заседание открытым. Позвольте мне, по поручению Педагогического совета, довести до сведения присутствующих, что с сегодняшнего числа вступает в жизнь новое ученое и учебное учреждение, имеющее своей целью культуру живого слова. Казалось бы, излишним распространяться на тему о том, какое громадное значение имеет живое слово в частной и культурной жизни всего человечества. Действительно, от момента рождения до момента смерти мы владеем речью, пользуемся ею для всевозможных сношений, пользуемся ею в области педагогики, науки, искусства. Живое слово играет исключительно важную роль, и, несмотря на это, в нашей стране до настоящего времени оно было в полном забытьи. Странно, что наряду с тем, что графике отдавалось большое внимание, нас с малолетства учили правильно писать и читать, – никому не приходило в голову учить и учиться правильно и чисто говорить, произносить. А между тем, как элемент воздействия несомненно сильнее, чем то слово, живое слово, которое пропечатано черным по белому и которое недаром называлось словом мертвым.
Живое слово было, повторяюсь, в полном забытьи, и одна из главных причин заключалась в самом строе государственной жизни. Всем известно, что до 1864 г. громко разговаривать могло только небольшое сословие актеров. С 1864 г., года открытия в России гласного суда, получила возможность громко разговаривать еще небольшая группа лиц – судебных деятелей, адвокатов. С 1905 г. вступает наша общественная жизнь на новую стезю, и с открытием Государственной Думы и всех соприкасающихся с ней учреждений начинают пользоваться живым словом более широко. Наконец, революция создала тот поворот в этой области, который знаменует собой открытие и открытое признание области деятельности живого слова.
Ясно, конечно, что раз не было потребителя, не было спроса, то не было и предложения на живое слово. Правда, существовала небольшая толика драматических школ, особенно в начале ХХ в., но преподавание, методы преподавания, положение самой науки искусства речи были в настолько еще эмбриональном состоянии, что, в сущности, ни о каком преподавании этой науки и говорить не приходится. С 1905 г. появились курсы ораторского искусства, но и они имели чисто эпизодическое значение, и только сейчас наступает, наконец, та эра, которая дает возможность культивировать живое слово как с точки зрения науки, так и с точки зрения искусства.
Как я уже сказал, до сих пор были только две среды – актерская и адвокатская, культивировавшие живое слово. Одна из них, среда актеров, по своему недостаточному развитию, до последних лет не признавала даже необходимости сценического образования, и копья ломались на съездах сценических деятелей в Москве, где передовым актерам приходилось доказывать необходимость такого образования. Что ж касается адвокатов, судебных деятелей, то они, занятые делами, текущей работой, не имели возможности культивировать то живое слово, посредством которого они служили человечеству. Да и научные исследователи были совершенно оторваны от правильного эксперимента и, производя свои изыскания в области лабораторной, кабинетной, не имели возможности опираться на живой, яркий разительный пример. Поэтому их выводы не могли иметь непосредственного применения на практике. С другой стороны, и практика существовала, совершенно не допущенная в эти кабинеты и лаборатории, почему практическая деятельность шла своим кустарным, ремесленным путем, в то время как наука шла путем академическим.
Институт Живого Слова имеет в виду восполнить этот пробел нашей культуры. Мы полагаем, что наука и искусство речи представляют собой две стороны одной и той же медали, и только во взаимодействии, в соединении того и другого возможно процветание той части культуры, которая называется областью живого слова, словесным общением...»
4. Сделайте риторический анализ речи П.А.Столыпина.
«... Власть не может считаться целью. Власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка; поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя не считать опасным безвластие правительства. Не нужно забывать, что бездействие власти ведет к анархии, что правительство не есть аппарат бессилия и искательства. Правительство – аппарат власти, опирающейся на законы, отсюда ясно, что министр должен и будет требовать от чинов министерства осмотрительности, осторожности и справедливости, но также твердого исполнения своего долга и закона. Я предвижу возражения, что существующие законы настолько несовершенны, что всякое их применение может вызвать только ропот. Мне рисуется волшебный круг, из которого выход, по-моему, такой: применять существующие законы до создания новых, ограждая всеми способами и по мере сил права и интересы отдельных лиц. Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремневое ружье; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружье. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым (шум, смех). В заключение повторяю, обязанность правительства – святая обязанность ограждать спокойствие и законность, свободу не только труда, но и свободу жизни, и все меры, принимаемые в этом направлении, знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ (шум)».
( Из ответа П.А.Столыпина, как министра внутренних дел, на запрос Государственной думы о Щербаке, данный 6 июня 1906 года)
5. Прочитайте приведенный ниже текст и определите, какие риторические приемы использует автор. Составьте развернутый план данного текста.
«Господа члены Государственной Думы!
Если я считаю необходимым дать вам объяснение по отдельной статье, по частному вопросу, после того, как громадное большинство Государственной думы высказалось за проект в его целом, то делаю это потому, что придаю этому вопросу коренное значение. В основу закона 9 ноября положена определенная мысль, определенный принцип. Мысль эта, очевидно, должна быть проведена по всем статьям законопроекта; выдернуть ее из отдельной статьи, а тем более заменить ее другой мыслью, значит исказить закон, значит лишить его руководящей идеи. А смысл закона, идея его для всех ясна. В тех местностях России, где личность крестьянина получила уже определенное развитие, где община как принудительный союз ставит преграду для его самодеятельности, там необходимо дать ему свободу приложения своего труда к земле, там необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью; надо дать ему власть над землею, надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя. (Голоса в центре и справа: браво.)
Закон вместе с тем не ломает общины в тех местах, где хлебопашество имеет второстепенное значение, где существуют другие условия, которые делают общину лучшим способом использования земли. Если, господа, мысль эта понятна, если она верна, то нельзя вводить в закон другое понятие, ей противоположное; нельзя, с одной стороны, исповедовать, что люди созрели для того, чтобы свободно, без опеки располагать своими духовными силами, чтобы прилагать свободно свой труд к земле так, как они считают это лучшим, а с другой стороны, признавать, что эти самые люди недостаточно надежны для того, чтобы без гнета сочленов своей семьи распоряжаться своим имуществом.
Противоречие это станет еще более ясным, если мы дадим себе отчет в том, как понимает правительство термин «личная собственность» и что понимают противники законопроекта под понятием «собственности семейной». Личный собственник, по смыслу закона, властен распоряжаться своей землей, властен закрепить за собой свою землю, властен требовать отвода отдельных участков ее к одному месту; он может прикупить себе земли, может заложить ее в Крестьянском банке, может, наконец, продать ее. Весь запас его разума, его воли находится в полном его распоряжении: он в полном смысле слова кузнец своего счастья. Но, вместе с тем, ни закон, ни государство не могут гарантировать его от известного риска, не могут обеспечить его от возможности утраты собственности, и ни одно государство не может обещать обывателю такого рода страховку, погашающую его самодеятельность.
Государство может, оно должно делать другое: оно должно обеспечить определенное владение не тому или иному лицу, а за известной группой лиц, за теми лицами, которые прилагают свой труд к земле; за ними оно должно сохранить известную площадь земли, а в России это площадь земли надельной. Известные ограничения, известные стеснения закон должен налагать на землю, а не на ее владельца. Закон наш знает такие стеснения и ограничения, и мы, господа, в своем законопроекте ограничения эти сохраняем: надельная земля не может быть отчуждена лицу иного сословия; надельная земля не может быть заложена иначе, как в Крестьянский банк, она не может быть продана за личные долги; она не может быть завещана иначе, как по обычаю.
Но что такое семейная собственность? Что такое она в понятиях тех лиц, которые ее защищают, и для чего она необходима? Ею, во-первых, создаются известные ограничения, и ограничения эти относятся не к земле, а к ее собственнику. Ограничения эти весьма серьезны: владелец земли, по предложению сторонников семейной собственности, не может, без согласия членов семьи, без согласия детей домохозяина, ни продавать своего участка, ни заложить его, ни даже, кажется, закрепить его за собой, ни отвести надел к одному месту: он стеснен во всех своих действиях. Что же из этого может выйти?
Возьмем домохозяина, который хочет прикупить к своему участку некоторое количество земли; для того, чтобы заплатить верхи, он должен или продать часть своего надела, или продать весь надел, или заложить свою землю, или, наконец, занять деньги в частных руках. И вот дело, для осуществления которого нужна единая воля, единое соображение, идет на суд семьи, и дети, его дети, могут разрушить зрелое, обдуманное, может быть, долголетнее решение своего отца. И все это для того, чтобы создать какую-то коллективную волю?! Как бы, господа, не наплодить этим не одну семейную драму. Мелкая семейная община грозит в будущем и мелкою чересполосицей, а в настоящую минуту она, несомненно, будет парализовать и личную волю, и личную инициативу поселянина.
Во имя чего все это делается?
Думаете ли вы этим оградить имущество детей отцов пьяных, расточительных или женившихся на вторых женах? Ведь и в настоящее время община не обеспечивает их от разорения; и в настоящее время, к несчастью, и при общине народился сельский пролетариат, и в настоящее время собственник надельного участка может отказаться от него и за себя, и за своих совершеннолетних сыновей. Нельзя создавать общий закон ради исключительного, уродливого явления, нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету.
Не разумнее ли идти по другому пути, который широко перед вами развил предыдущий оратор, гр. Бобринский* Второй? Для уродливых, исключительных явлений надо создавать исключительные законы; надо развить институт опеки за расточительность, который в настоящее время Сенат признает применимым и к лицам сельского состояния. Надо продумать и выработать закон о недробимости участков. Но главное, что необходимо, это, когда мы пишем закон для всей страны, иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых. (Рукоплескания центра.)
Господа, нужна вера. Была минута, и минута эта недалека, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многие понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера Царя в силу русского пахаря и русского крестьянина. (Рукоплескания справа и в центре.) Это было время не для колебаний, а для решений. И вот, в эту тяжелую минуту, правительство приняло на себя большую ответственность, проведя в порядке ст. 87 закон 9 ноября 1906 г., оно делало ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных. Таковых в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собой более 3 200 000 десятин земли. Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство. (Рукоплескания центра и отдельные – справа.)
Многих смущает, что против принципа личной собственности раздаются нападки и слева, и справа, но левые, в данном случае, идут против принципов разумной и настоящей свободы. (Голос слева: здорово; голос из центра: верно.) Неужели не ясно, что кабала общины, гнет семейной собственности является для 90 миллионов населения горькой неволей? Неужели забыто, что этот путь уже испробован, что колоссальный опыт опеки над громадной частью нашего населения потерпел уже громадную неудачу? (Голос из центра: верно.)
Нельзя возвращаться на этот путь, нельзя только на верхах развешивать флаги какой-то мнимой свободы. (Голос из центра: браво.) Необходимо думать и о низах, нельзя уходить от черной работы, нельзя забывать, что мы призваны освободить народ от нищенства, от невежества, от бесправия. (Бурные рукоплескания центра и на некоторых скамьях справа; голос слева: а от виселиц?)
...Поэтому сторонники семейной собственности и справа, и слева, по мне, глубоко ошибаются. Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню или заговорив всех их от поранений. Нельзя, господа, составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных. Нет, в мировой борьбе, в соревновании народов почетное место могут занять только те из них, которые достигнут полного напряжения своей материальной и нравственной мощи.
Поэтому все силы и законодателя, и правительства должны быть обращены к тому, чтобы поднять производительные силы единственного источника нашего благосостояния – земли. Применением к ней личного труда, личной собственности, приложением к ней всех, всех решительно народных сил необходимо поднять нашу обнищавшую, нашу слабую, нашу истощенную землю, так как земля – это залог нашей силы в будущем, земля – это Россия. (Бурные рукоплескания центра и на некоторых скамьях справа; иронические восклицания слева.)».
(П.А.Столыпин. Речь о земельном законопроекте и землеустройстве крестьян, произнесенная в Государственной думе 5 декабря 1908 года)
6. А.Ф.Кони писал, что «лучшие речи просты, ясны, понятны и полны глубокого смысла». Докажите, что выступление академика Д.С.Лихачева на Съезде народных депутатов СССР в 1989 г. является образцом такой речи.
«Буду говорить только о состоянии культуры в нашей стране и главным образом о гуманитарной, человеческой ее части. Я внимательно изучал предвыборные платформы депутатов. Меня поразило, что в подавляющем большинстве из них даже не было слова «культура». На самом Съезде слово «культура» было произнесено только на третий день…
Между тем без культуры в обществе нет и нравственности. Без элементарной нравственности не действуют социальные и экономические законы, не выполняются указы и не может существовать современная наука, ибо трудно, например, проверить эксперименты, стоящие миллионы, огромные проекты «строек века» и так далее.
Низкая культура нашей страны отрицательно сказывается на нашей общественной жизни, государственной работе, на наших межнациональных отношениях, так как национальная вражда одной из причин имеет низкую культуру. Люди высокой культуры не враждебны к чужой национальности, к чужому мнению и не агрессивны. Незнание элементарной, формальной логики, элементов права, отсутствие воспитанного культурой общественного такта отрицательно сказывается даже на работе нашего Съезда. Я думаю, это не надо пояснять.
К сожалению, в отношении культуры действует еще «остаточный» принцип. Об этом свидетельствует даже Академия наук Советского Союза, где гуманитарной культуре отведено последнее место.
О крайне низком состоянии культуры в нашей стране свидетельствует, во-первых, состояние памятников культуры и истории. Во-вторых, это состояние библиотек и архивов… В-третьих, состояние музеев, состояние образования, в первую очередь – среднего и начального, когда закладывается культура человека.
Начну с библиотек. Библиотеки важнее всего в культуре. Может не быть университетов, институтов, научных учреждений, но ежели библиотеки есть, если они не горят, не заливаются водой, имеют помещения, оснащены современной техникой, возглавляются не случайными людьми, а профессионалами – культура не погибнет в такой стране. Между тем наши важнейшие библиотеки в Москве, в Ленинграде и в других городах горят, как свечки… Даже в главной библиотеке страны имени В.И.Ленина, о которой я особенно забочусь, возникают мелкие пожары. Сравните с библиотекой Конгресса в Соединенных Штатах. Что же говорить о сельских библиотеках? Районные библиотеки часто закрываются…, потому что нужны их помещения для других целей…
Библиотечные работники, обращенные непосредственно к читателю…, не имеют времени сами читать и знать книгу, журнал, ибо влачат полунищенское существование…Библиотекари сельских районов, которые должны быть главными авторитетами в селе, воспитывать людей, рекомендовать книгу, – получают 80 рублей. Между тем Россия в XIX веке – вопреки мифу о ее якобы отсталости – была самой передовой библиотечной державой мира…
Теперь о музеях. Здесь аналогичная картина – допотопная техническая оснащенность. Зарплата работников, обращенных к человеку, – не администраторов, а реставраторов, хранителей, экскурсоводов –недопустимо низка. А они, именно они – настоящие энтузиасты, как и «низшие» библиотечные работники…
Мы обладаем несметными музейными богатствами, несмотря на все распродажи, частично продолжающиеся и сейчас. Но положение памятников культуры низко, и мы вынуждены приглашать реставраторов из Польши, Болгарии и Финляндии, что обходится во много раз дороже…
Школы у нас – опять-таки та же картина и даже хуже. Детей и педагогов надо сейчас просто защищать. Учителя школ не имеют авторитета, не имеют времени пополнять свои знания. Я могу привести примеры, но не буду. Преподавание душится различными программами, имитирующими командно-административные методы прошлого, регламентирующими указаниями и низкого качества методиками. Преподавание в средней школе – это прежде всего воспитание. Это творчество педагога, а творчество не может быть вне свободы. Оно требует свободы. Поэтому учитель должен вне программы иметь возможность рассказать ученикам о том, что он сам любит и ценит, прививать любовь к литературе, к искусству и так далее.
Отмечу, что сами ученики отмечают в нашей печати эти серьезные недостатки. Учителя России были всегда властителями дум молодежи. А нынешней учительнице не хватает средств к существованию и к тому, чтобы более или менее прилично одеться.
Вы скажите, откуда взять деньги, чтобы повышать уровень жизни людей, чьи профессии обращены к человеку, именно к человеку, а не к вещам. Я реалист. Рискуя нажить себе врагов среди многих своих товарищей, скажу. Первое. Надо сократить – и очень решительно – чрезвычайно разросшийся и хорошо обеспеченный административный аппарат всех учреждений культуры и министерств. Пусть составители методичек сами преподают по своим методикам и выполняют эти указания, пусть они охраняют памятники, пусть они водят экскурсии, то есть пусть работники министерств работают.
Музеям надо дать средства от доходов Интуриста, которые он получает от наших плохо сохраняемых культурных ценностей…Необходимо отчислять на культуру больше средств от сокращения военных расходов…, от сокращения материальной помощи другим странам, помощи за счет средств нашего народа, о которой мы мало осведомлены.
Культура не может быть на хозрасчете. Отдача культуры народу, стране – неизмеримо больше, чем от возможных непосредственных доходов библиотек, архивов и музеев, чем от любой области экономики и техники. Это я утверждаю. Но отдача эта дается не сразу. Низкое состояние культуры и нравственности, рост преступности сделают бесплодными, бесполезными все наши усилия в любой области. Нам не удастся реформировать экономику, науку, общественную жизнь, продвинуть перестройку, если наша культура будет находиться на нынешнем уровне…
Должна быть долгосрочная программа развития культуры в нашей стране, которой нет или по крайней мере она мне не известна. Только тогда у нас не будет национальных споров, свидетельствующих о низкой культуре, зато будет нормальная экономическая жизнь, понизится преступность. Возрастет, в частности, и порядочность общественных деятелей…
Судьба Отечества в ваших руках, а она в опасности. Спасибо за внимание.»
(Д.С.Лихачев. Выступление на Съезде народных депутатов СССР. 1989 г.)
7. Используя текст лекции «Христианство» протоиерея А.Меня (прочитана 8 сентября 1990 г. в Московском Доме техники на Волхонке), покажите своеобразие церковно-богословской речи. В чем достоинства выступления А.Меня?
«…Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцаний. И мы подошли к вершине, к тому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце и который называется – христианством.
Конечно, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства их них. И самое сильное в христианской духовности – именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота…
Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это самое мы находим и в христианстве.
Если брахманизм (современный индуизм) говорил нам о многообразных проявлениях Божественного, то и это есть в христианстве.
Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всем, что он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, – то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействия Бога только этим пантеистическим всеприсутствием.
Но мы бы ошиблись с вами, если бы считали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нем проявилась колоссальная сила чего-то нового. И это новое было не столько в доктрине, сколько в прорыве иной жизни в эту нашу обыденную жизнь. Великие учителя человечества – авторы «Упанишад», Лао-цзы, Конфуций, Будда, Мохаммед, Сократ, Платон и другие – воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с величайшим трудом.
И это справедливо. Потому что истина – не та вещь, которая дается легко в руки, она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить: тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем.
Я никогда не забуду замечательных слов, которые сказал простой гималайский горец, шерп по национальности, по имени Тенсинг, который восходил на Эверест вместе с англичанином Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же – и к Богу. Действительно, горы требуют особого настроя душевного, чтобы понять их величие и красоту. Истина закрывается от людей, которые идут к ней без благоговения, без готовности идти вперед, несмотря на опасности, пропасти и расселины.
Восхождение – такова история человечества.
Вы легко мне возразите: а сколько было ступеней, ведущих вниз?
Да, конечно. И на первый взгляд, ступеней, ведущих вниз, больше. Людей, которые падали и катились вниз, в бездну, больше. Но для нас важно, что человек все-таки поднимался в эти надоблачные вершины. И он тем и велик, человек, что он способен был подняться туда, где, как говорил Пушкин, «соседство Бога», в горы умственных и духовных созерцаний.
Человек имеет две родины, два отечества.
Одно отечество – это наша земля. И та точка земли, где ты родился и вырос.
А второе отечество – это тот сокровенный мир духа, который око не может увидеть и ухо не может услышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы дети земли – и в то же время гости в этом мире.
Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит. И термиты строят, и обезьяны воюют по-своему (правда, не так ожесточенно, как люди). И муравьи сеют, есть у них такие виды. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей. Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск – и даже на смертельный риск – во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы.
Но когда мы обращаемся к Евангелию, мы попадаем в иной мир. Не в тот мир, который дает нам картину волнующих поисков, порыва к небу, – а мы оказываемся перед тайной ответа.
Двадцать пять лет принц Гаутама, будущий Тадхагатта Будда, проводил в аскетических условиях, чтобы достигнуть созерцания. Также трудились – умственно, духовно и психофизически – йоги, философы, подвижники.
Но Иисус Христос приходит из простой деревни, где он вел жизнь рядового человека. В нем все было готово, он никуда не поднимался. Он, наоборот, спускался к людям.
Каждый великий мудрец сознавал свое неведение. Сократ говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю». Величайшие святые всех времен и народов ощущали себя грешниками гораздо более остро, чем мы с вами, потому что они были ближе к свету, и каждое пятно на жизни и совести им было видней, чем в нашей серой жизни.
У Христа нет сознания греховности. И у него нет сознания того, что он чего-то достиг, – он приходит к людям, неся им то, что в нем самом есть изначала, от природы.
Я должен сразу обратить ваше внимание на то, что Иисус Христос не начал проповедовать «христианство» как некую концепцию. То, что он возвестил людям, он назвал «бесора», по гречески «euangelion», что значит «радостная весть», «радостное известие».
Человек имеет право не доверять мирозданию. Человек имеет право чувствовать себя в чужом и враждебном мире. Такие современные писатели, как Альбер Камю, Жан-Поль Сартр и другие часто говорили о страшной абсурдности бытия. Нас обступает нечто грозное, бесчеловечное, бессмысленное, абсурдное, и доверять ему невозможно. Холодный, мертвый или мертвящий мир. Правда, я здесь оговорюсь: эти писатели, романисты, драматурги, философы выступали с позиции атеистического мировоззрения – экзистенциализм у Сартра и Камю – атеистический.
Они как-то не заметили одну вещь.
Когда они говорят, что мир абсурден, то есть бессмыслен, они это знают только потому, что в человеке заложено противоположное понятие: смысла. Тот, кто не знает, что такое смысл, не чувствует, никогда не поймет, что такое абсурд. Он никогда не возмутится против абсурда, никогда не восстанет против него, он будет с ним жить как рыба в воде. Именно то, что человек восстает против абсурда, против бессмыслицы бытия, и говорит в пользу того, что этот смысл существует…
Христос призывает человека к осуществлению божественного идеала. Только близорукие люди могут воображать, что христианство уже было, что оно состоялось – в тринадцатом ли веке, в четвертом ли веке или еще когда-то. Оно сделало лишь первые, я бы сказал, робкие шаги в истории человеческого рода. Многие слова Христа нам до сих пор непостижимы, потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается, и то, что было раньше, то, что мы сейчас исторически называем историей христианства, – это наполовину неумелые и неудачные попытки реализовать его.
Вы скажете: ну а как же – у нас были такие великие мастера, как неведомые иконописцы. Андрей Рублев и т.д.!
Да, конечно, были и великие святые. Это были предтечи. Они шли на фоне черного моря грязи, крови и слез. Очевидно, это главное, что хотел (а может, и не хотел, невольно так получилось) показать Тарковский в своем фильме «Андрей Рублев». Вы подумаете, на каком фоне создалось это нежнейшее, феерическое, божественное видение Троицы! То, что изображено в этом фильме, было правдой. Война, пытки, предательства, насилие, пожары, дикость. На этом фоне человек, не просвещенный Богом, мог создавать только «Капричос», какие создавал Гойя. А Рублев создал божественное видение. Значит, он черпал это не из действительности, которая была вокруг него, а из духовного мира.
Христианство – не новая этика, а новая жизнь. Новая жизнь, которая приводит человека в непосредственное соприкосновение с Богом, – это новый союз, новый завет…
И есть сила, которую Христос оставил на земле, которая выдается нам даром. Она по-русски так и называется – благодать. Благо, которое дается даром. Не зарабатывается, а даром.
Да, мы должны прилагать усилия, да, мы должны бороться с грехом, да, мы должны стремиться к самосовершенствованию – помня, что сами себя за волосы вытащить мы не сможем. Это работа только лишь подготовительная.
Здесь коренное отличие христианства от йоги, которая думает, что человек может добраться до Бога и вломиться к нему, так сказать, по собственному желанию. Христианство говорит: ты можешь себя усовершенствовать – но до Бога добраться невозможно, пока Он сам к тебе не придет.
И вот благодать превосходит закон. Закон – это первая стадия религии, которая начинается у ребенка. Вот это нельзя, это можно, какие-то правила, какие-то нормы. Нужно это? Да, конечно. Но потом приходит благодать: через внутренний опыт встречи с Богом. Это как любовь, это как ликование, это как победа, как музыка сфер.
Благодать – это новая жизнь. Апостол Павел говорил:
Вот спорят между собой люди. Одни – сторонники сохранения старинных, ветхозаветных обрядов. Другие (греки) – против этого. А ведь ни то ни другое не важно. А важно только: новое творение – и вера, действующая любовью.
Вот это и есть подлинное христианство. Все остальное на нем – историческая обложка, рама, антураж; то, что связано с культурой.
Я вам говорю о самой сущности христовой веры.
Бесконечная ценность человеческой личности.
Победа света над смертью и тлением.
Новый завет, который сквашивает историю, как закваска тесто.
И уже сегодня вот это Царство Божие тайно является среди людей: когда вы творите доброе, которое вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни – царство Божие уже коснулось вас.
Оно не только в далеком будущем, не только в футурологическом созерцании, оно существует здесь и теперь. Так учит нас Иисус Христос. Царство придет, но оно уже пришло. Суд над миром будет, но он уже начался: «Ныне суд миру сему», – говорит Христос. Ныне – то есть тогда, когда он впервые провозгласил Евангелие.
И он еще сказал: «А суд заключается в том, что свет пришел в мир – а люди более возлюбили тьму».
Этот суд начался – во время его проповеди в Галилее, в Иерусалиме, на Голгофе, в Римской империи, в средневековой Европе и России, сегодня, в двадцатом веке, и в двадцать пятом веке, и во всей истории человечества.
Суд будет продолжаться, потому что это христианская история – это история, когда мир идет рядом с Сыном Человеческим.
И если мы еще раз зададим вопрос: в чем же заключается сущность христианства? – мы должны будем ответить: это богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным.
Это освящение плоти, ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши радости и страдания, наше созидание, нашу любовь, наш труд, – природа, мир, все, в чем он находился, в чем он родился, как человек и богочеловек, – не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено.
В христианстве есть освящение мира, победа над злом, над тьмой, над грехом. Но это победа Бога. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир.
На этом я закончу, чтобы в следующий раз рассказать вам о том, как в конкретных христианских церквах эта тайна богочеловечества реализовалась. Спасибо».
8. О каком роде красноречия говорится во фрагменте из книги «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий» И.А.Ильина? Определите особенности композиции данного текста, перечислите использованные автором выразительные и изобразительные средства, охарактеризуйте логическую сторону развития мысли выдающегося русского философа и мыслителя.
«Болтать могут все, даже те, кто никогда этим не занимался. Говорить умеют лишь немногие. Заниматься светской болтовней – некоторые; сомнительно, чтобы многие. Остальные разговаривают. А так как мы все относимся именно к «остальным», то нам хотелось бы сейчас «поговорить» о «светской болтовне».
Светская болтовня есть нечто легкое, «естественное», приятное. Она возникает без особых стараний и усилий, ни для кого из собеседников не утомительна или неприятна: лишь только покажется, что она становится таковой, она должна принять оборот еще более легкий, еще более приятный. Подобно тому, как если бы аромат цветов веял в комнате, и неизвестно, откуда появился этот аромат. При этом нельзя ни «беседовать», ни «выяснять», ни слишком углубляться. Здесь не уместен никакой «обмен мнениями». Бога ради, не надо никаких «дискуссий», никаких споров! поэтому для болтовни совсем не годятся мыслители, педанты, всезнайки, ханжи, а также слишком самовлюбленные, которые умеют говорить только о себе…
Светской болтовне свойственно легкомыслие. Кто не обладает легкомыслием, тот должен уметь изображать его. Кто и этого не может, тот выключается из светской болтовни: он ищет подходящего для себя «спорщика», садится с ним в удобный эркер и полемизирует с ним сколько душе угодно.
Так что существует искусство светской болтовни; и это искусство требует упражнений и опыта. У того, кто владеет этим искусством, нужные слова текут как бы сами собой: беззаботно, непосредственно, нередко в кажущемся самозабвении или наивности. Часто создается впечатление, что для него самого означает отдых и подкрепление так доверительно, так искренне изливаться в словах. Мастера светской болтовни следуют своим внезапным, случайным мыслям; эти случайные мысли всегда к месту, всем понятны, никого не задевают, всегда занимательны, увлекательны, забавны и со вкусом преподнесены. Здесь вовсе не требуется слишком много «утверждать»; напротив – как можно меньше, чтобы оставить открытыми двери и для других возможностей и мнений. Ничего не следует слишком подчеркивать. «Солидные суждения», «убеждения» лучше совсем оставить в стороне. Не следует также вводить ближнего в искушение, скажем, вопросом, поскольку он может вдруг принять его всерьез и «совершенно серьезно» на него ответить. Тогда словно привели слона в посудную лавку, и порхающей и щебечущей светской болтовне – конец…
Настоящий болтун и не ищет никакой темы. Все для него тема, ибо он так берется за любую вещь, как если бы она была плоской или, еще лучше, круглой и гладкой. Светская болтовня подобна игре; и как хорошо играть со всем, что гладко и кругло! Болтают примерно так, как катаются на коньках; пусть это дается с трудом – выглядеть должно воздушно и грациозно. Должно отдавать радостью, радостно начинаться и радостно заканчиваться. Тогда все идет как надо!
Часто видишь, что человек чувствует себя в этой среде хорошо. Но не легко поверить, что эта среда способна исчерпать все сердце и заполнить всю жизнь человека. Конечно, такое случается. И все же надо чувствовать, что болтающий знает и другую жизнь и живет ею, что он принимает эту установку на болтовню лишь традиционно и следует ей. Есть серьезность, которая может скрываться за этой игрой. Есть убеждения, которые в данный момент нельзя высказать. Болтающий может также обладать отменным даром наблюдательности, совершенно не забывая при этом о своих жизненных проблемах. Его легкомысленная болтовня вовсе не означает, что он стал безвольным. Умный и болтая думает. Хитрый болтает, чтобы что-то утаить, может быть – о чем-то умолчать.
Отсюда порою после часика-второго светской болтовни у нас возникает жутковатое чувство, как будто мы счастливо проскользнули на санях по тонкому льду едва замерзшей реки. Как хорошо, что это позади! И какой мелкой, какой плоской становится часто наша жизнь – такой незаметной, такой самой по себе!..»