ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ЛИНГВИСТЫ О ГРАММАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ РУССКОГО ЯЗЫКА

 

К.А. Тимофеев

О ТРАНСПОЗИЦИИ ВРЕМЕННЫХ ФОРМ ГЛАГОЛА В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

 

Категория времени относится к понятийным категориям и находит свое выражение в лексике и семантике, в словообразовании, в морфологии и синтаксисе.

Категория времени - одна из самых сложных категорий русского языка. Эта категория, как и многие другие, имеет своим источником реальные отношения. Она отражает в своих формах временные соотношения между явлениями. Во времени существует то, что изменяется, сменяет одно другим, переходит в иное состояние и т.д. Точкой отсчета для основных трех времен - настоящего, будущего и прошедшего, служит настоящее время.

В философском смысле понятие настоящего весьма условно. Границы его весьма подвижны. В качестве настоящего может восприниматься данный отрезок времени, когда я говорю или пишу, сегодняшний день, месяц, данный год, определенный период жизни, даже то, что длится неограниченное время (земля вращается вокруг солнца; рыбы дышат жабрами), а также и бесконечно малое. Так, в нашей наиболее мелкой единице времени - секунде - мы можем теоретически установить бесконечное число мельчайших "кусочков" настоящего.

В философском плане настоящее - это не имеющая измерения, протяженность, грань, отделяющая будущее от прошедшего. Через эту грань, как бы идеальную геометрическую линию (имеющую только длину и не имеющую ширины) движется поток времени: будущее, минуя ее, как бы сразу переходит в прошедшее (1). Но так в философском плане. В реальной же жизни существует настоящее, мы живем в настоящем. Но наше настоящее как бы кусочек, отрезок разной протяженности будущего и прошедшего, соприкасаюшиеся на упомянутой выше идеальной линии (2). Границы настоящего переменны, подчас расплывчаты, но тем не менее настоящее для нас реальность. Вероятно, восприятие, ощущение настоящего основано на способности нашей памяти удерживать некоторое время части получаемой информации, части эмоций, мыслительных и волевых акций и т.д. И эти "кусочки", уже отошедшие в прошлое, некоторое время "живут" в нашем сознании и воспринимаются как части настоящего. Эти рассуждения понадобились нам для того, чтобы понять причины транспозиции временных форм глагола, т.е. их перемещения из одной временной сферы в другую.

Грамматическая форма двупланова. С точки зрения плана содержания, она передает определенное грамматическое значение, с точки зрения плана выражения, она отмечена показателем, формантом, соотносящимся с ее значением.

В грамматической форме различаем ее исходное генетическое значение, связанное с ее происхождением, и значения функциональны, т.е. значения, которые форма получает в речевом употреблении.

Транспозицией считается использование грамматической формы в таких функциональных значениях, которые в той или иной степени отступают от ее генетического значения (transpositio - существительное от trans-pono "переношу, перемещаю").

Предельной ступенью транспозиции является приобретение такого функционального значения, которое уже не соотносится с ее исходным, генетическим значением. Генетическое значение или 1) продолжает быть основным значением грамматической формы, соотносясь с ее функциональными значениями, или 2) оно может быть забыто; и тогда одно из функциональных значений становится основным значением грамматической формы.

Помимо философского понимания времени и бытового, повседневного, житейского восприятия, следует иметь в виду и грамматическое время, значение (значения), выраженное специальными формами времени глагола.

Грамматическое время, как таковое, не имеет той дифференциации, которая свойственна этой категории в ее философском или речевом восприятии. Но оно конкретизируется в речи, в зависимости от ситуации, контекста речи, а так же от лексического значения глагола, так, например, форма писал, взятая вне речи, обозначает просто прошедшее, прошедшее недифференцированное. Но в зависимости от обстановки речи и контекста может обозначать: а) прошедшее длительное (я писал это письмо весь день); б) прошедшее длительное прерывистое (я много раз писал ему об этом); в) прошедшее однократное без указания на степень его продолжительности (я уже писал ему об этом). В последнем случае форма писал выступает в аористичном значении, ср. аналогичное я уже говорил ему об этом.

Значение времени в грамматической форме времени, взятой вне речи, это недифференцированное прошедшее, настоящее и будущее.

Итак, транспозиция временных форм глагола в речи обусловлена спецификой нашего восприятия категории времени, спецификой понимания настоящего, прошедшего и будущего времени.

Рассмотрим некоторые случаи транспозиции временных форм русского глагола.

Настоящее в будущее. Из истории русского языка можно привести в качестве примера переосмысление форм настоящего времени глаголов, получивших значение совершенного вида, в качестве форм будущего времени (например, скажу, решу, напишу и т.д.). Перенос из настоящего в будущее вполне объясним: то, что мыслится в настоящем, может вполне естественно переместиться на территорию будущего.

В данном случае генетическое значение этих форм утратилось, и основным значением их стало функциональное значение. Грамматическим средством выражения будущего времени у подобных глаголов является парадигмизированная система основных и добавочных формантов, например, в словоформе принесу на будущее время указывают: приставка при-, окончание -у (недифференцированный показатель настоящего-будущего), огласовка корня е (ср. приношу), противопоставленность последнего согласного с согласному ш (ср. принесу - приношу).

Глаголы с определенно-моторным значением (по терминологии А.А. Шахматова), т.е. обозначающие определенно-направленные действия типа иду, еду, лечу, плыву, несу, бегу и т.д. могут в речи приобрести значение будущего времени: Завтра я еду в Москву; Десятого иду в театр; Послезавтра плыву в Сочи. (Ср. невозможность такого употребления для глаголов, обозначающих разнонаправленные действия: Завтра хожу в театр; Послезавтра плаваю в Сочи.) Соотнесенность настоящего подобных глаголов с будущим временем определяется или ситуацией, или контекстом (в первую очередь сочетанием со словами, выполняющими обязанность обстоятельств времени: завтра, через два дня, двадцатого числа и т.д.). Это употребление настоящего в значении будущего поэтому может быть названо контекстуальным.

Будущее в настоящем. Может быть, это наименование не совсем точное. Речь идет о простом будущем глаголов, получивших значение совершенного вида, которые в определенной конструкции как бы сохраняют свойственное им ранее значение настоящего. Здесь скорее можно говорить о пережиточном использовании данных глаголов в прежнем временном значении.

Конструкция состоит из простого будущего глагола совершенного вида в сочетании с отрицательными словами никак, нигде, никаким образом и т.д.: Никак не забью гвоздь, не открою окно, не найду этой книги, не пойму вас, не решу этой задачи; нигде не найду ключа, нужного ответа, потерянной книги; никаким образом не соберу таких денег и т.д. Здесь настоящее с особым модальным оттенком невозможности: "никак не забью гвоздь" = "никак не могу забить гвоздь", "никак не открою окно" = "никак не могу открыть окно".

В данной конструкции выражена невозможность завершить, закончить производимое в настоящем времени действие. В отрицательной модальности содержится оттенок законченности, предельности,присущей формам совершенного вида. Здесь мы имеем как бы настоящее совершенного вида.

Настоящее в прошедшее. Настоящее время глаголов несовершенного вида может употребляться для обозначения событий, имевших место в прошлом. Соотнесенность с прошедшим устанавливается обстоятельственным словом, семантика которого связана с прошедшим. Если это слово обозначает прошедшее без конкретизации (в детстве, в ранней молодости, во время отпуска, летом и т.д.), то форма настоящего обозначает обычное, часто повторявшееся в указанный период времени действие: Летом отправляюсь в лес, вдыхаю запах сосен, любуюсь природой. Значение обычности может усиливаться, подчеркиваться вводным словом бывало. Если обстоятельственное слово обозначает конкретный промежуток времени (вчера, в пять часов вечера, двадцатого февраля и т.д.), то форма настоящего указывает на конкретное событие, имевшее место в прошлом: Вчера иду по лесу и нахожу много грибов. В данной конструкции две части, каждая из которых может состоять из нескольких слов: вчера иду по лесу, наслаждаюсь запахом цветов, любуюсь соснами и вдруг выхожу на полянку, там много грибов, и я начинаю собирать их. Вторая часть обозначает действие (действия), наступающее после реализации действий, называемых в первой части.

Будущее в прошедшее. Употребляться в значении прошедшего могут формы будущего совершенного вида, получившие в данном случае значение настоящего совершенного вида в прошедшем. Эти формы обозначают обычные, часто повторявшиеся и завершившиеся в прошлом действия: Утром (т.е. по утрам) выйду (т.е. выхожу) в лес, подойду (т.е. подхожу) к старой сосне, сяду (т.е. сажусь) в ее тени и начну (т.е. начинаю) наслаждаться природой. В этой конструкции две части, каждая из которых может состоять из нескольких глаголов, вторая часть называет действие (действия), наступающее после реализации действий, названных в первой части. Во второй части может быть употреблена, как указывалось выше, и форма настоящего времени: Встану пораньше, пойду в лес и начинаю делать зарядку. Отнесенность в прошлое производится обстоятельственными словами (летом, во время отпуска, в юности и т.д.). Обстоятельственное слово должно как бы обозначать достаточно широкий фон для осуществления обычных, повторявшихся действий. Это же достигается и употреблением вводного слова бывало.

В большей части случаев функциональное значение временных форм не порывает соотношения с их генетическим значением. Сквозь полученное в речевом употреблении функциональное значение как бы просвечивает исходное значение формы. Исключение составляют формы настоящего времени тех глаголов, которые в древности приобрели значение совершенного вида и сейчас обозначают уже будущее время, в обычном употреблении утратившее связь с прежним временным значением.

  Тимофеев, К.А. О транспозиции временных форм глагола в русском языке / К.А. Тимофеев // История языка. – Новосибирск, 1999. – С. 3 – 7.

 

 

Р. Якобсон

О СТРУКТУРЕ РУССКОГО ГЛАГОЛА

1

Русские исследователи середины Х1Х столетия правильно оценили существенное различие между общим и частным значением категории. Уже К. Аксаков строго различает понятие, выраженное посредством грамматической формы, с одной стороны, и производное понятие как факт употребления, с другой стороны. Равным образом Н. Некрасов учит, что "главные значения" дробятся в употреблении на множество частных значений, зависящих от смысла и тона целой речи". Он различает, следовательно, общее грамматическое значение формы и те эпизодические частные значения, которые она может приобрести в контексте. Связь между формой и значением он определяет в первом случае как фактическую, а во втором - как возможную. Принимая то, что имеет в языке значение лишь возможной связи, за связь фактическую, грамматисты приходят к установлению правил с множеством исключений. Из высказываний, приведенных ниже, вытекает следующее: уже Аксаков и Некрасов, а еще раньше Востоков в своих исследованиях об основных значениях отдельных русских морфологических категорий неоднократно констатировали, что, в то время как одна категория указывает на определенный признак, в другой категории этот признак остается неуказанным. Этот вывод неоднократно повторяется в позднейшей русской специальной литературе, особенно у Фортунатова, Шахматова, Пешковского, Карцевского.

Таким образом, морфологические корреляции и их распространение в языке получили всеобщее признание. Однако в конкретных грамматических описаниях они большей частью находятся на положении эпизодических, второстепенных понятий. Ныне необходимо сделать следующий шаг: понятие морфологической корреляции, как его сформулировал Трубецкой, должно быть положено в основу анализа грамматических систем. Если с точки зрения этого понятия мы будем рассматривать, например, систему русского глагола, то окажется, что этот последний может быть полностью сведен к системе немногих корреляций. Установление этих корреляций и составляет содержание настоящей работы. При этом мы пользуемся в большинстве случаев традиционной грамматической терминологией, хотя и признаем ее неточность.

II

Классы глагола образуются двумя видовыми и двумя залоговыми корреляциями.

Общая видовая корреляция: формы совершенного вида (признаковая категория) – формы несовершенного вида (беспризнаковая категория). Беспризнаковый характер форм несовершенного вида является, очевидно, общепризнанным. По Шахматову, "несовершенный вид означает обычное, неквалифицированное действие-состояние". Уже у Востокова "совершенный вид показывает действие с означением, что оно начато или кончено", тогда как несовершенный вид "показывает действие без означения начала и конца оному". Можно было бы сказать точнее, что формы совершенного вида в противоположность формам несовершенного вида указывают абсолютную границу действия. Мы подчеркиваем "абсолютную", так как глаголы, обозначающие повторяющиеся начинания и завершения многократных действий, остаются несовершенными (захаживал). Внутри глаголов несовершенного вида существует следующая видовая "корреляция": "итеративные" формы, обозначающие многократность действия (признаковая категория) – формы без указания на многократность. Общая видовая корреляция охватывает все формы спряжения, тогда как вторая корреляция принадлежит лишь прошедшему времени.

III

Общая залоговая корреляция: формы, обозначающие непереходность действия (признаковая категория) – формы без указания на непереходность, то есть формы "действительного залога" в широком смысле слова. Понимание форм действительного залога как беспризнаковых было свойственно, собственно говоря, уже Фортунатову.

Признаковый член упомянутой корреляции содержит в свою очередь корреляцию, членами которой являются формы "страдательного залога" (признаковая категория) – "возвратные формы". Формы страдательного залога указывают на то, что действие производится не субъектом, а переходит на него извне. В словосочетании девушки, продаваемые на невольничьем рынке на "пассивность" указывает причастие; если же мы в этом словосочетании на место слова продаваемые подставим слово продающиеся, то "пассивность" будет выражена только контекстом, так как форма как таковая обозначает лишь непереходность.

IV

Система спряжения. Я оставляю в стороне "составные" формы. Они лежат за пределами собственно морфологической системы глагола.

"Инфинитив" в отношении его "синтаксической" значимости характеризуется Карцевским как нулевая форма глагола: здесь речь идет о "выражении процесса вне всякого синтагматического отношения". Остальные глагольные формы указывают на наличие синтагматических отношений и функционируют, таким образом, в противоположность инфинитиву как признаковые члены корреляции.

Эта признаковая категория распадается в свою очередь на два коррелятивных ряда: "причастия" (признаковая категория) – "личные" формы. Шахматов определяет причастие как категорию, которая по сравнению с личными формами "обосложнена" представлением о пассивном признаке. Так, в качестве признака корреляции здесь выступает признак адъективности ("прилагательности"). Наоборот, причастия по отношению к прилагательным образуют признаковую категорию, сигнализирующую о "глагольности".

V

Личные формы обладают "корреляцией наклонения". Изъявительное наклонение уже неоднократно определялось как отрицательное или нулевое. Действие, которое выражается этим наклонением, может быть произвольно приписано субъекту (приди он, все бы уладилось), оно может быть также произвольно навязано субъекту (все говорят, а ты молчи), оно может, наконец, представлять произвольное, неожиданное, немотивированное действие субъекта (нечаянно загляни к нему смерть и подкоси ему ноги). В предложениях последнего типа Некрасов видит выражение "самоличности действия", что полностью соответствует мастерской характеристике, которую он дает этой грамматической категории: "Действительной связи действия с лицом, действующим в ней самой нет... лицо говорящее распоряжается, так сказать, в этом случае действием...".

VI

Изъявительное наклонение обладает "временной корреляцией": "прошедшее время" (признаковая категория) – "настоящее время". Прошедшее указывает на то, что действие относится к прошлому, тогда как настоящее как таковое не определено в отношении времени и является типично беспризнаковой категорией.

Настоящее время обладает двумя "корреляциями лица".

1. Личные формы (признаковая категория) – безличные формы. В качестве грамматически безличной формы функционирует так называемое "третье лицо", которое само по себе не обозначает отнесенности действия к субъекту; эта форма становится семантически личной только в том случае, если дан субъект или по крайней мере если он подразумевается. Так называемые безличные глаголы с точки зрения упомянутой корреляции являются непарными беспризнаковыми формами.

2. Личные формы обладают корреляцией: форма первого лица (признаковая категория) ~ форма, которая не указывает на отнесенность действия к говорящему лицу. Это так называемая форма "второго лица", которая функционирует как беспризнаковая категория. Контекст определяет, к какому лицу, смотря по обстоятельствам, относится эта форма: к любому (умрешь - похоронят), к говорящему (выпьешь, бывало) или к тому конкретному лицу, к которому обращаются. Правда, эта форма употребляется преимущественно в последнем смысле; однако это лишь одно из ее частных значений, а в вопросе об общем значении формы статистический критерий неприменим: обычное, узуальное значение и общее несинонимичны. Кроме того, форма 2-го лица в своей обобщающей функции "все больше и больше развивается в (русском) языке за счет обычных личных предложений". Что касается обобщающего употребления формы 1-го лица, то оно воспринимается как переносное.

Как настоящее, так и прошедшее время обладают "корреляцией числа": "множественное число" (признаковая категория) ~ "единственное число". Общее значение беспризнаковой категории сводится к тому, что она не сигнализирует множественности.

VII

В противоположность изъявительному наклонению "наклонение произвольного действия" не имеет корреляций: оно не имеет ни самостоятельной корреляции лица, ни самостоятельной корреляции времени, ни корреляций согласования в числе и роде.

Повелительное наклонение нельзя рассматривать синтаксически как предикативную форму. Повелительные предложения, подобно обращению, являются полными и одновременно неразложимыми "вокативными односоставными предложениями" (Шахматов); они даже сходны между собой интонационно. Личное местоимение при повелительном наклонении (ты иди) по своей функции скорее обращение, чем подлежащее. Повелительное наклонение отчетливо выделяется внутри глагольной системы русского языка не только синтаксически, но и морфологически, и даже фонетически.

Хорошо известна тенденция языка сводить звательный падеж к чистой основе. То же самое явление можно наблюдать и в русском повелительном наклонении. Беспризнаковая форма повелительного наклонения с точки зрения синхронии представляет собою основу настоящего времени без грамматического окончания. Строение этой формы определяется нижеследующими принципами: 1) Если в основе настоящего времени имеет место грамматическое чередование двух коррелятивных фонем (ударной и безударной гласной, палатализованной и непалатализованной согласной), то в повелительном наклонении появляется признаковый альтернант: безударная гласная (хлопочи), палатальная согласная (иди). 2) Если в основе настоящего времени имеет место чередование конечных согласных, то в повелительном наклонении появляется та согласная, которая бывает во втором лице настоящего времени (суди, прости, люби); единственное исключение составляет чередование велярных с шипящими; в этом случае повелительное наклонение имеет всегда велярные (лги, пеки, ляг). 3) Если основа настоящего времени односложна и имеет в исходе j, то в повелительтном наклонении перед j появляется e как альтернант звукового нуля (шей). 4) Если основа настоящего времени имеет в исходе группу согласных или если беспрефиксная основа состоит лишь из безударных слогов, то форма повелительного наклонения приобретает так называемый "паразитический гласный" (Flockvokal) i (сохни, езди, колоти, выгороди); единственное исключение: безударные основы настоящего времени на j глаголов, которые принадлежат к непродуктивным классам, сохраняют в повелительном наклонении ударение и обходятся без паразитического гласного (стой, пой, жуй, создай).

Повелительное наклонение характеризуется следующими особыми корреляциями: 1) "Корреляцией соучастия": формы, сигнализирующие о намерении говорящего принять участие в действии (признаковая категория) –  формы, не сигнализирующие этого. В роли признаковой категории выступает переосмысленная форма первого лица множественного числа настоящего времени (двинем – двинь). 2) "Корреляцией числа": формы, указывающие на то, что желание говорящего направлено на некоторое множество (признаковая категория) – формы без указания на это (двиньте – двинь, двинемте – двинем). Неоднократно поднимался вопрос, почему, собственно говоря, наклонение произвольного действия не использует в репрезентативном языке те формы множественного числа, которые оно употребляет там, где высказывание имеет апеллятивный характер. Эта проблема разрешается очень просто: к глаголу в повелительном наклонении вообще нельзя примыслить подлежащее; таким образом, в сфере повелительного наклонения корреляция числа является самостоятельной, а признаковый член самостоятельной корреляции не может быть перенесен в корреляцию согласования. 3) "Корреляцией интимности": формы, которые сигнализируют о до известной степени интимной или фамильярной окраске проявления желаний (признаковая категория) – формы, не сигнализирующие этого (двинь-ка, двиньте-ка, двинемте-ка – двинь и т.д.).

Русская грамматика объясняла повелительное наклонение, так сказать, метафорически: его элементы и их функции формально отождествлялись на основании частичного внешнего сходства с элементами и функциями других форм. Так, например, его паразитическая гласная и имеющие характер энклитик окончания механически включались в категорию аффиксов и т.д. По этой причине, разумеется, своеобразие повелительного наклонения не могло быть раскрыто.

VIII

Причастие характеризуется следующей корреляцией: формы, обозначающие предикативность (признаковая категория) ~ формы без обозначения этого, то есть "атрибутивные" причастия. Страдательным атрибутивным причастиям противополагаются в качестве признаковой формы "предикативные" причастия, а действительным атрибутивным причастиям - "деепричастия". Ср. юноша, томимый сомнением, скитается – юноша, томим сомнением, скитается; юноша, томящийся сомнением, скитается – юноша, томясь сомнением, скитается. В противоположность страдательному предикативному причастию деепричастие в роли главного сказуемого почти неизвестно в литературном языке.

Все атрибутивные и страдательные предикативные причастия обладают теми же корреляциями согласования, что и прошедшее время изъявительного наклонения (а именно корреляциями числа и рода). Деепричастия лишены корреляций согласования. Атрибутивные причастия обладают, кроме того, падежными различиями (вопрос о структуре этого различия мы оставляем здесь открытым).

Причастия совершенного вида не имеют временной корреляции; причастиям несовершенного вида, правда, эта корреляция известна; однако пассивные причастия почти полностью потеряли временные различия; деепричастия несовершенного вида употребляют прошедшее время очень редко; даже у активных атрибутивных причастий наблюдается частичное стирание границ между обеими временными категориями.

 

Якобсон, Р. О структуре русского глагола / Р. Якобсон //

Избранные работы. – М., 1985. – С. 210 – 221.

 

 

Виноградов В.В.

ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ТИПЫ СЛОВ

Уже из предложенного описания слова видно, что структурно-семантические типы слов неоднородны и что эта неоднородность строя слов больше всего зависит от характера сочетания и взаимодействия лексических и грамматических значений. Семантические типы слов не размещаются в одной плоскости. Укрепившееся в русской грамматике с XVIII в. деление слов на знаменательные и служебные интересно как симптом сознания структурной разнородности разных типов слов.

Отмечалось семь отличительных признаков служебных слов: 1) неспособность к отдельному номинативному употреблению; 2) неспособность к самостоятельному распространению синтагмы, или словосочетания (например, союз и, относительное слово который, предлоги на, при и т.п. неспособны сами по себе, независимо от других слов, ни конструировать, ни распространять словосочетание, или синтагму); 3) невозможность паузы после этих слов в составе речи (без специального экспрессивного оправдания); 4) морфологическая нерасчлененность или семантическая неразложимость большинства из них (ср., например, у, при, ведь, вот и т.п., с одной стороны, и потому что, чтобы, затем что, хотя и т.п. – с другой); 5) неспособность носить на себе фразовые ударения (за исключением случаев противопоставления по контрасту); 6) отсутствие самостоятельного ударения на большей части первообразных слов этого типа; 7) своеобразие грамматических значений, которые растворяют в себе лексическое содержание служебных слов. Это деление слов на знаменательные и служебные под разными именами – лексических и формальных слов (Потебня), полных и частичных (Фортунатов) – было принято во всех работах по русской грамматике. Наряду с этими двумя общими категориями слов русского языка издавна намечалась исследователями и третья категория – междометия.

Традиционным решением вопроса об основных семантико-грамматических классах слов являются разные учения о частях речи. Но в этих учениях – при всей их пестроте – не учитываются общие структурные различия между основными типами слов. Все части речи размещаются в одной плоскости. Об этом еще В.А. Богородицкий писал: "Необходимо обратить внимание на соподчинение одних частей речи другим, что в школьных грамматиках игнорируется, причем все части речи ставятся на одну линию".

Выделению частей речи должно предшествовать определение основных структурно-семантических типов слов.

Классификация слов должна быть конструктивной. Она не может игнорировать ни одной стороны в структуре слова. Но, конечно, критерии лексические и грамматические (в том числе фонологические) должны играть решающую роль. В грамматической структуре слов морфологические своеобразия сочетаются с синтаксическими в органическое единство. Морфологические формы – это отстоявшиеся синтаксические формы. Нет ничего в морфологии, чего нет или прежде не было в синтаксисе и лексике. История морфологических элементов и категорий - это история смещения синтаксических границ, история превращения синтаксических пород в морфологические. Это смещение непрерывно. Морфологические категории неразрывно связаны с синтаксическими. В морфологических категориях происходят постоянные изменения соотношений, и импульсы, толчки к этим преобразованиям идут от синтаксиса. Синтаксис – организационный центр грамматики. Грамматика, имманентная живому языку, всегда конструктивна и не терпит механических делений и рассечений, так как грамматические формы и значения слов находятся в тесном взаимодействии с лексическими значениями.

Анализ смысловой структуры слова приводит к выделению четырех основных грамматико-семантических категорий слов.

1. Прежде всего, выделяется категория слов-названий, по традиционному определению. Всем этим словам присуща номинативная функция. Они отражают и воплощают в своей структуре предметы, процессы, качества, признаки, числовые связи и отношения, обстоятельственные и качественно-обстоятельственные определения и отношения вещей, признаков и процессов действительности и применяются к ним, указывая на них, их обозначают. К словам-названиям примыкают и слова, являющиеся эквивалентами, а иногда и заместителями названий. Такие слова называются местоимениями. Все эти разряды слов образуют главный лексический и грамматический фонд речи. Слова этого типа ложатся в основу синтаксических единиц и единств (словосочетаний и предложений) и фразеологических серий. Они служат основными членами предложения. Они могут – каждое в отдельности – составлять целое высказыванье. Слова, относящиеся к большей части этих разрядов, представляют собою грамматические и объединенные комплексы, или системы, форм. С разными формами или видоизменениями одного и того же слова связаны разные функции слова в строе речи или высказывания.

Поэтому в применении к этим классам слов особенно уместен термин "части речи". Они образуют предметно-смысловой, лексический и грамматический фундамент речи. Это – "лексические слова", по терминологии Потебни, и "полные слова", по квалификации Фортунатова.

2. Частям речи противостоят частицы речи, связочные, служебные слова. Этот структурно-семантический тип слов лишен номинативной функции. Ему не свойственна "предметная отнесенность". Эти слова относятся к миру действительности только через посредство и при посредстве слов-названий. Они принадлежат к той сфере языковой семантики, которая отражает наиболее общие, абстрактные категории бытийных отношений – причинных, временных, пространственных, целевых и т.п. Они ближайшим образом связаны с техникой языка, ее осложняя и развивая. Связочные слова не "материальны", а формальны. в них "вещественное" содержание и грамматические функции совпадают. Их лексические значения тождественны с грамматическими. Эти слова лежат на грани словаря и грамматики и вместе с тем на грани слов и морфем. Вот почему Потебня называл их "формальными словами", а Фортунатов - "частичными".

3. Заметно отличается от двух предшествующих структурных типов третий тип слов. Это модальные слова. Они также лишены номинативной функции, как и связочные слова. Однако многие из них не принадлежат в той степени, как связочные, служебные слова, к области формально-языковых средств. Они более "лексичны", чем связочные слова. Они не выражают связей и отношений между членами предложения. Модальные слова как бы вклиниваются или включаются в предложение или же прислоняются к нему. Они выражают модальность сообщения о действительности или являются субъектно-стилистическим ключом речи. В них находит свое выражение сфера оценок и точек зрения субъекта на действительность и на приемы ее словесного выражения. Модальные слова отмечают наклон речи к действительности, обусловленный точкой зрения субъекта, и в этом смысле отчасти сближаются с формальным значением глагольных наклонений. Как бы введенные в предложение или присоединенные к нему модальные слова оказываются за пределами и частей речи, и частиц речи, хотя по внешности могут походить и на те, и на другие.

4. Четвертая категория слов уводит в сферу чисто субъективных - эмоционально-волевых изъявлений. К этому четвертому структурному типу слов принадлежат междометия, если придать этому термину несколько более широкое значение. Интонационные, мелодические своеобразия их формы, отсутствие в них познавательной ценности, их синтаксическая неорганизованность, неспособность образовать сочетания с другими словами, их морфологическая неделимость, их аффективная окраска, непосредственная связь их с мимикой и выразительным жестом резко отделяют их от остальных слов. Они выражают эмоции, настроения и волевые изъявления субъекта, но не обозначают, не называют их. Они ближе к экспрессивным жестам, чем к словам-названиям. Вопрос о том, образуют ли междометия предложения, остается спорным [66]. Однако трудно отрицать за междометными выражениями значение и обозначение "эквивалентов предложения".

Итак, имеются четыре основные структурно-семантические категории слов в современном русском языке: 1) слова-названия, или части речи, 2) связочные слова, или частицы речи, 3) модальные слова и частицы и 4) междометия.

По-видимому, в разных стилях книжной и разговорной речи, а также в разных стилях и жанрах художественной литературы частота употребления разных типов слов различна. Но, к сожалению, этот вопрос пока находится лишь в подготовительной стадии обследования материала.

 Виноградов, В.В. Введение в грамматическое учение о слове /

 В.В. Виноградов // Русский язык. – М., 1972. – С. 9 – 45.