§ 3. Социологическое направление

 

Хотя многие из рассмотренных антропологических (биологических) теорий для многих исследователей остаются основой анализа проблем преступности(особенно индивидуального поведения), все же  подавляющее большинство криминологов видят истоки преступности в социальных условиях. Концептуальной базой такого рода объяснений являются криминологические теории, условно называемые социологическими, хотя многие из них можно было бы назвать социально-психологическими или даже психологическими.

В рамках социологической школы были сформулированы принципиальные положения о зависимости преступности от условий социальной среды, от устойчивости основных параметров преступности и о возможности ее прогнозирования. И, пожалуй, первый, кто это сделал, был А. Кетле. Он утверждал, что преступность, в отличие от отдельного преступления, существует постоянно, устойчиво проявляясь. Следовательно, ее существование вызывается к жизни также какими-то стабильно действующими силами. Признание преступности в качестве социальной закономерности неизбежно ведет к признанию ее обусловленности социальными явлениями, способствующими или препятствующими существованию преступности.

Главный вывод, сделанный А. Кетле, состоит в том, что все совершаемые в обществе преступления суть одно явление, развивающееся по определенным законам. Попытка избавиться  от преступности, строго карая нарушителей, обречена на неудачу. Необходимо выявлять законы развития преступности, силы, которые влияют на ее рост или уменьшение. И именно в соответствии с этими закономерностями необходимо воздействовать на данные явления с тем, чтобы добиться благоприятных для общества перемен. И в своих рекомендациях А. Кетле радикален: «Если мы изменим общественный строй, то мы сейчас же увидим, как изменяться явления, которые прежде происходили с таким постоянством»[1]. Большевики в России оказались первыми, кто реализовал на практике данную рекомендацию А. Кетле, а позднее, когда в 1945 г. Германия была разделена на две части – Западную (ФРГ) и Восточную (ГДР), был осуществлен  грандиозный социальный эксперимент, который подтвердил истинность взглядов А. Кетле: в социалистической Германии уровень преступности через несколько десятилетий стал чуть ли не в десять раз ниже, чем в Германии капиталистической.

А. Кетле установил, что практически все явления в обществе взаимосвязаны и одни из них обусловливают другие. Так появилась на свет знаменитая теория факторов.

Основоположники рабочего движения К. Маркс (1818-1883) и Ф. Энгельс (1820-1895), разрабатывая основы устройства общества, немало внимания уделили вопросам борьбы с преступностью. Они обогатили криминологическое учение в русле социологического направления радикальной концепцией воздействия на преступность. По непонятным причинам в последнее время авторы учебников по криминологии игнорируют взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на природу преступности и пути борьбы с ней. А ведь их криминологические идеи  во многом актуальны и сейчас.

К. Маркс и Ф. Энгельс достаточно глубоко и объективно проанализировали причины преступности в капиталистическом мире. Основными факторами преступности они считали:: 1) социальное неравенство; 2) эксплуатацию трудящихся, естественными последствиями которой являются безработица, крайняя бедность и нищета, низкий уровень образования и воспитания в рабочей среде.

Особенно пагубное влияние на все процессы в обществе оказывает нищета, которая постепенно размывает все нравственные запреты, и человек становится готовым ко всему: «Какие могут быть основания у пролетария, чтобы не красть? Очень красиво звучит и очень приятно для слуха буржуазии, когда говорят о «святости частной собственности». Но для того, кто не имеет никакой собственности, святость частной собственности исчезает сама собой. Деньги – вот Бог на земле. Буржуа отнимает у пролетария деньги и тем самым превращает его в безбожника. Что же удивительного, если пролетарий остается безбожником, не питает никакого почтения к святости и могуществу земного Бога! И когда бедность пролетария возрастает до полной невозможности удовлетворить самые насущные потребности, до нищеты и голода, то склонность к пренебрежению всем общественным порядком возрастает в еще большей мере.

Нищета предоставляет рабочему на выбор: медленно умирать с голоду, сразу покончить с собой или брать то, что ему требуется, где только возможно, то есть попросту говоря, красть. И тут мы не должны удивляться, если большинство предпочитает воровство голодной смерти или самоубийству»[2].

Ф. Энгельс установил, что рабочие постоянно находятся в нервном, взвинченном состоянии, что ослабляет самоконтроль. Кроме пьянства и хронических заболеваний, причиной этого состояния является зависимость от всяких случайностей и невозможность самому что-нибудь сделать для улучшения своего положения.

Особенно негативное влияние оказывает безработица. Она  отрицательно влияет на психику не только тех, кто потерял работу, но практически всех трудящихся, постоянно ощущающих ее угрозу. Глубокое социально-психологическое исследование воздействия безработицы на преступность, осуществленное Ф. Энгельсом, было одной из крупнейших вех в криминологическом анализе причин преступности. В ХХ в. изучению данного явления на Западе было посвящено множество работ, которые подтвердили верность выводов Ф. Энгельса. Совсем недавно (в 70-80- годах ХХ в.) было проведено более 40 социологических исследований по проблеме «Безработица и преступность». Результаты анализа однозначны: между уровнем безработицы и числом заключенных в тюрьмах существует практически прямая зависимость»[3].

В 1859 г. во время последней сессии английского парламента обеим палатам была представлена книга «Краткий статистический обзор Соединенного Королевства за каждый из последних лет с 1844 по 1858 год». Ознакомившись с этой книгой, К. Маркс сделал удивительное сопоставление: по мере роста общественного богатства Соединенного Королевства там тем не менее постоянно увеличивалось количество нищих (пауперов), а темпы роста преступности были выше темпов роста населения. Ясно, что при таком  соотношении все большая часть населения криминализируется, и в перспективе все общество может оказаться составленным из преступников. К. Маркс приходит к печальному выводу: «Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает  нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, чем  численность населения»[4]. Из данного тезиса вытекает вся марксистская  концепция воздействия на преступность: замена гнилой социальной системы на здоровую.

Значительный вклад в развитие криминологической мысли в русле социологического направления внес бельгийский ученый и юрист А. Принс (1845-1919).  Он утверждает, что преступность – явление более сложное и более глубинное, нежели те меры, которые общество может разрабатывать для воздействия на этот феномен. А. Принс рассматривал человечество как гигантский организм, а преступность как одну из форм отклонений от нормальной деятельности этого организма: «преступность проистекает из самих элементов человечества, она не трансцендентна, а имманентна; в ней можно видеть известное вырождение социального организма»[5]. Вечным генератором этого социального зла, по его мнению, является то, что мир обладает огромными аппетитами, которых он не в состоянии удовлетворить.

А. Принс считает, что для снижения  уровня преступности недостаточно усиления лишь репрессивных мер: необходимо также проявлять общественную заботу о людях обездоленных. Чем больше в обществе нищих, то есть, у кого нет постоянного места жительства, семьи, постоянной работы, а также традиционных стереотипов правомерного поведения, тем выше уровень преступности.

А. Принс разработал трехзвенную систему мер воздействия на преступность:

– социальные меры предупреждения;

– судебные меры;

– пенитенциарные меры.

Одним из наиболее крупных ученых, который последовательно рассматривал преступность как социальное явление, был французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858-1917). Для того, чтобы понять взгляды Э. Дюркгейма на преступность необходимо остановиться на разработанной им концепции социального явления.

Э. Дюркгейм утверждал, что социальные явления не следует интерпретировать в биологических или психологических категориях. Они должны быть  предметом социологического объяснения. Социальные факторы – такие, как религия, мораль или право, - имеют особое происхождение и особые свойства, их нельзя сводить к действиям отдельных людей. Социальные факторы есть нечто внешнее по отношению к сознанию индивида и подчиняются своим собственным, автономным законам.

Социальным фактором для Э. Дюркгейма является право, а следовательно, и преступность. Он считает преступность явлением нормальным, а в некоторых случаях полезным. По его мнению, преступность выполняет две основные функции. Во-первых, отклонение индивидуального сознания от коллективного представляет собой условие изменений и прогресса. Полное единообразие поведения членов данного общества означает, что оно переживает  застой, не развивается. Сегодняшний преступник, утверждает Э. Дюркгейм, ссылаясь на дело Сократа, может быть  завтрашним философом[6]. Во-вторых, преступление может быть фактором интеграции общества, укрепляющим социальные связи. Отрицательная  реакция на преступное деяние усиливает коллективное сознание и делает наглядной границу между моральными и правовыми нормами[7].

Происхождение преступности Э. Дюркгейм связывает с социальной структурой. По его мнению, стремления индивида никогда не бывают удовлетворены полностью. «Чем больше человек имеет, тем больше он хочет, поскольку полученные блага лишь стимулируют, а не удовлетворяют потребности»[8]. Границу этим индивидуальным вожделениям может установить только внешний контроль со стороны общества.

Нормально функционирующее общество посредством социального контроля создает такие условия, при которых каждый индивид сознает свои возможности продвижения и соответственно регулирует уровень притязаний. В период резких социальных изменений (в основном экономического характера – бурный подъем или спад) социальный контроль ослабляется, вследствие чего человек в своих стремлениях уже не ощущает себя связанным существующей системой норм. В результате люди испытывают состояние запутанности и дезориентации, аномии (буквально – «разрегулированности»). Состояние аномии может переживаться большими или меньшими группами общества, но всегда связано с резкими социальными изменениями. Состояние аномии, характеризующееся распадом социальных связей и дезориентацией людей относительно обязательных социальных норм поведения, ведет к проявлению эгоистических тенденций, таящихся в человеке, в результате чего возникает социальная дезорганизация, сопровождающаяся ростом разного рода отклоняющегося поведения, включая и преступность.

Одной из главных причин преступности Э. Дюркгейм считал патологию потребительства. Современное буржуазное общество настолько предано достижению цели материального успеха, что оно возбуждает неограниченное вожделение и в то же время не в состоянии контролировать формы, в которых это вожделение выражается.

Американский социолог Роберт Мертон внес некоторые изменения в концепцию аномии, предложенную Э. Дюркгеймом. В 1938 г. в своей статье «Социальная структура и аномия» он  использовал эту концепцию для объяснения отклоняющегося, в том числе и преступного, поведения.

Р. Мертон считает, что причиной отклоняющегося поведения является разрыв (ножницы) между культурными нормами и целями общества, с одной стороны, и созданными обществом возможностями, средствами их достижения, с другой стороны. В качестве примера можно привести противоречивое отношение американцев к проблеме богатства. Они с восхищением относятся к финансовому успеху, достижение богатства является общепризнанной и важнейшей целью в американской культуре. Социально одобряемые или институциоанализированные средства достижения этой цели подразумевают такие традиционные методы, как получение хорошего образования и устройство на работу в торговую или юридическую фирму. Однако реальное положение дел в американском обществе таково, что указанные социально одобряемые средства достижения успеха недоступны большинству населения. Многие люди не могут платить за хорошее образование, а лучшие предприятия принимают на работу лишь ограниченное количество специалистов. Согласно Р. Мертону, когда люди стремятся к финансовому успеху, но убеждаются в том, что его нельзя достичь с помощью социально одобряемых средств, они испытывают чувство фрустрации (буквально – «крушение планов»), сопровождаемое чувством напряжения, злобы, разочарования.

Существуют различные типы адаптации человека к этой фрустрации. Р. Мертон выделяет следующие.

Первый тип – конформизм. Он представляет собой поведение, направленное на достижение культурных целей общества с помощью легальных средств. Такое поведение более всего встречается среди таких социальных групп, члены которых имеют реальные возможности (материальные, профессиональные и др.) для успешного продвижения по социально-экономической лестнице. Молодой человек или девушка, которые получают хорошее образование, находят престижную работу и успешно делают служебную карьеру, – олицетворение конформизма. Они ставят перед собой цель (например, финансовый успех) и достигают ее законными средствами.

Второй тип – ритуализм, он состоит в отказе от стремления к достижению более высокого статуса либо в понижении его до такого уровня, на котором желания могут быть удовлетворены доступными законными средствами. Такой способ адаптации присущ лицам, которые не могут рисковать и ведут себя осторожно.

Указанные типы приспособления не порождают девиантных (отклоняющихся от нормы поведения) поступков, чего не скажешь о последующих типах адаптации.

Третий тип – инновация. Она возникает, когда индивид, принимая и разделяя определяемы культурной цели, не может в равной степени принять нормы, средства, регулирующие их достижение. Поэтому инновация в наибольшей степени чревата преступным поведением. Приспосабливаясь таким образом, люди  хотя и реализуют ценности, принятые в данном обществе, но делают это с помощью нелегальных средств. Инновация наиболее распространена в тех социальных группах, члены которых имеют относительно низкие шансы достичь более высокого социального статуса при помощи законных средств. Блокирование возможностей социального продвижения (повышение образования, профессионального мастерства и, следовательно, заработка) вызывает у людей состояние фрустрации, которое легко ведет к поисками нелегальных способов достижения тех же самых целей.

Четвертый тип адаптации – ретретизм. Он отличается отрицанием как целей, одобряемых обществом, так и легальных средств их достижения. Ретретисты находятся в обществе, и как бы вне его, они в нем чужаки, отчуждены от общества. К этому типу относятся маргиналы: бродяги, пропойцы, наркоманы, душевнобольные и прочие лица, которые не принимают целей общества и игнорируют средства их достижения  Ретретизм как тип адаптации встречается часто и в этом смысле уступает только конформизму. Перед людьми, выбравшими этот способ приспособления, стоит дилемма: быть раздавленным в борьбе за достижение одобряемых обществом целей или выносить безнадежность пораженчества и избегать их.

Наконец, пятый тип адаптации – мятеж. Он, подобно ретретизму, тоже одновременно отрицает и культурные цели, и социально одобряемые средства их достижения. Но он приводит к замене старых целей и средств на новые: развивается новая идеология, которая может быть революционной. К примеру, систему социалистической собственности, вытесняющую частную собственность, революционер считает более законной, чем существующую.

В начале ХХ в. П. Сорокин поставил вопрос: почему «не всегда и не везде уровень преступности высок среди бедняков… Во многих бедных странах уровень преступности ниже, чем в богатых странах. Экономический рост во второй половине ХХ века не сопровождается снижением преступности?»[9]

Р. Мертон следующим образом  отвечает на .тот вопрос: не просто бедность, и не просто ограничения в возможностях, а навязывание всему населению цели материального успеха, господство единых для всех символов социального продвижения при недоступности или явно неравной доступности законных средств для завладения ими – в этом суть аномии как фактора роста преступности. «Доктрина «цель оправдывает средства» становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к одобряемым средствам»[10].

Одна из наиболее известных в мировой криминологии теорий – это теория дифференцированной связи американского криминолога Эдвина Сатерленда, сформулированная им в 1939 г.

Э. Сатерленд считал, что основой преступности является социальная дезорганизация, возникающая в результате социальных процессов мобильности, конкуренции и конфликта. Социальная дезорганизация  ведет к конфликту культур, который, в свою очередь, порождает дифференцированные связи. Вступая к контакты с другими людьми, индивид подвергается воздействию различных социальных ценностей и моделей поведения.  Преступное поведение возникает в результате вступления в связи отдельных людей или групп с моделями преступного поведения. Чем более часты и устойчивы эти связи, тем больше вероятности того, что индивид станет  преступником. Критический опыт, такой, как арест, судебное разбирательство и предание огласке через газету, также влияет на индивида и в первую очередь на его связи. Преступное поведение усваивается при нахождении индивида в неформальных группах, где взаимоотношения носят тесный, непосредственный, личный характер. Процесс обучения включает усвоение как техники совершения преступления (она далеко не одинакова по степени сложности), так и более субъективных элементов – мотивов, наклонностей, рационального поведения и взглядов. Этот «мировоззренческий аспект» обучения преступников зависит в основном от того, как смотрят на законы те, кто обучает или к кому обращаются за советом. В конечном счете, определяющим моментом в том, станет ли человек преступником или нет, оказывается общий баланс оценок, благоприятствующих или неблагоприятствующих совершению преступления.

По мнению Э. Сатерленда, средства массовой коммуникации и другие группы (формальные) играют в процессе передачи и усвоения преступных образцов второстепенную роль.

Значительный интерес представляет исследование Э. Сатерлендом беловоротничковой» преступности (преступности чиновников и служащих). Он был убежден, что многие так называемые «респектабельные» граждане – представители высших слоев общества – в действительности весьма часто оказываются  преступниками. Из-за неодинаковой реакции на преступность высших и низших классов у первых она в значительной мере оказывается вне поля зрения общества, но от того не становится менее  опасной. Определяя преступления «белых воротничков» как «противоправные деяния, совершаемые уважаемыми и занимающими высокое социальное положение лицами при исполнении служебных обязанностей», Э.Сатерленд утверждал, что финансовый ущерб, наносимый ими, оказывается в несколько раз большим, чем урон, причиняемый всеми другими видами преступлений. Однако финансовый ущерб, несмотря на его, порой, исключительные размеры, еще не столь серьезен, как проистекающий от подобных правонарушений вред наносимый социальным отношениям.  Как отмечал Э. Сатерленд, преступления «белых воротничков» связаны с обманом доверия и потому ведут к появлению недоверия, а это снижает моральные ценности в обществе и способствует социальной дезорганизации[11].

Представитель чикагской социологической школы Фредерик Трэшер сформулировал классическую концепцию преступной субкультуры. В своей известной работе о молодежных шайках (1927 г.) Ф. Трэшер обратился к понятию социальной дезорганизации, которым пользовались ученые, проводившие изучение территориального распространения преступности в больших городах.

Состояние социальной дезорганизации означает ослабление социальных связей и социального контроля в районах, населенных определенными группами людей (национальными меньшинствами, недавно прибывшими эмигрантами и т.п.). Оно вызывает «нормативный хаос». Лица, проживающие в этих районах нищеты, не имеют четко выраженных норм, которые бы регулировали их поведение, поскольку «старые» нормы не соответствуют новым ситуациям, связанным с жизнью в большом городе, а новую нормативную систему и адекватный социальный контроль они не в силах создать. Такое положение относительной нормативной неопределенности увеличивает вероятность преступного поведения.

Ф. Трэшер считал появление и функционирование молодежных шаек естественным результатом ненадлежащего социального контроля за поведением детей, особенно в разрушенных семьях, что в обстановке ограниченных материальных возможностей, которые предоставляют трущобы, ведет к появлению атомизированных молодежных групп, или субкультур. В данном случае субкультура выступает в качестве заменяющей среды, компенсирующей недостатки родительского дома и дающей единственную в районах нищеты возможность для развлечений и удовлетворения потребностей.

Альберт Коэн также считает, что преступная субкультура ха­рактерна для молодежи из низших слоев общества, однако проис­хождение этого явления он связывает с другими факторами.

Для А. Коэна исходным пунктом является теория Р. Мертона и ее основной тезис о существовании насаждаемой обществом уни­фицированной системы основных жизненных ценностей.

В работе "Делинквентные дети: культура шайки" (1955 г.) А. Ко­эн отмечает, что подростки из низших слоев хотят разбогатеть и достичь высокого социального статуса посредством учебы и после­дующей работы. Однако воспитание, которое они получают дома, в значительной степени затрудняет их приспособление к требовани­ям школы. Они должным образом не подготовлены к отказу от си­юминутных удовольствий ради будущих успехов; они недостаточ­но обучены тому, чтобы сдерживать агрессивность, правильно вес­ти себя в обществе, уважать собственность. Из-за разницы в вос­питании подростки из низших слоев оказываются в худшем поло­жении, чем их сверстники из средних слоев: они хуже учатся, менее приспособлены к требованиям школы.

Они также жаждут добиться успехов в жизни, однако созна­ние того, что возможности продвижения с помощью образования у них блокированы, порождает у них состояние фрустрации, которое может вызывать по механизму реактивного образования реак­цию протеста. Она заключается в абсолютном отрицании ценнос­тей среднего класса и совершении проступков, противоречащих тому, чего добивается школа.

Субкультура шайки, следовательно, характеризуется такими признаками, как разочарование, негативизм, злобность, агрессив­ность, бесполезность. По мнению А. Коэна, для молодежи, которая ощущает недостижимость своих стремлений, создание шаек – это коллективный выход из положения.

Очередная теория субкультуры возникла как синтез теории Р. Мертона и Э. Сатерленда – это теория дифференцированных возможностей (1961 г.), авторами которой являются Ричард Клауорд и Ллойд Оулин. Эти ученые идут от Р. Мертона, когда объяс­няют дифференцированный доступ к преступным образцам пове­дения на конкретных уровнях социальной структуры.

В отличие от А. Коэна Р. Клауорд и Л. Оулин не считают, что преступность молодежных шаек выражает отрицание ценностей среднего класса. Стремление к достижению высокого социального , статуса и материального благополучия, по их мнению, присуще всем слоям населения, а создание преступной субкультуры есть след­ствие того, что эти стремления невозможно реализовать законным путем. Цель остается той же самой, меняются только средства ее достижения.                                            

Однако доступ к образцам преступного поведения имеет дифференцированный характер. Существуют различные возможности для освоения как законных, так и преступных средств, которые слу­жат достижению целей, формулируемых данной культурой.

Р. Клауорд и Л. Оулин выделяют три типа молодежных суб­культур. Первый тип – преступная субкультура. Она создается в хорошо интегрированных трущобах, где действуют преступные син­дикаты и распространены различные виды преступной деятельно­сти взрослых. "В этом случае образцы преступного поведения, демонстрируемые взрослыми, перенимаются молодежью, в резуль­тате чего происходит постепенное ее вовлечение в преступность (от молодежных шаек, которые рассматриваются как своего рода ста­жировка, вплоть до преступных синдикатов)"[12]. В такой ситуации существует возможность добиться успеха незаконными средства­ми, и молодежь рассматривает совершение преступлений (рэкет, воровство) как нормальный путь в жизни.

Второй тип – конфликтная субкультура. В плохо интегриро­ванных районах, характеризующихся высокой мобильностью населения и общей неустойчивостью связей, доступ к взрослым образ­цам преступного поведения ограничен. Здесь главную роль в де­монстрировании образцов поведения, позволяющих повысить свой статус, играют подростки. Возникает субкультура конфликта, что находит свое выражение в существовании агрессивных банд, ко­торые совершают драки и вандализм. Подобным образом они сни­мают напряжение (фрустрацию), вызванное социальной несправедливостью. В данной субкультуре высоко ценятся такие качества, как смелость, боевой дух, физическая сила, презрение к боли, и подростки, отличившиеся в схватках с другими бандами, пользуются большим уважением.

Третий тип субкультуры – ретретистская. Она охватывает мо­лодежь из низших слоев общества, не имеющую возможности до­биться успеха ни законными средствами, ни описанными выше спо­собами нелегальной адаптации. Это субкультура, по мнению Р. Клауорда и Л. Оулина, "двойного поражения". Молодые люди, упот­ребляя наркотики, алкоголь, уходят в себя, замыкаются в кругу сверстников, озабоченных теми же проблемами, и подобным образом пытаются заслониться от окружающего их насилия, коварства и лицемерия.

Теория "дрейфа" (1964 г.) Дэвида Матзы отрицает все преж­ние теории преступной субкультуры. По его мнению, нет прин­ципиальной разницы между подростками из преступных шаек и остальными. Д. Матза считает, что недостаток всех теорий субкуль­туры состоит в том, что они преувеличивают значение детерми­низма. Он утверждает, что принадлежность к шайке не влечет не­обходимости совершения преступления; в противном случае под­ростки, находящиеся под воздействием субкультуры, были бы в со­стоянии непрерывной войны с остальным обществом. Преступность шаек рассматривается Д. Матзой как следствие кратковременного разрыва с нормативной системой общества, который влечет "дрейф" в направлении преступного поведения. Истолкование преступнос­ти подростков с позиций "дрейфа" отражает смягченный вариант детерминизма.     

В подтверждение той мысли, что преступность членов шайки не является неизбежной и что преступный путь не является единст­венным для тех, кто уже совершил преступления, Д. Матза приво­дит следующие аргументы. Во-первых, существуют данные о том, что подростки довольно легко отстраняются от участия в шайке и что относительно небольшой процент несовершеннолетних преступ­ников, став взрослыми, продолжают совершать преступления. Во-вторых, о кратковременном характере разрыва связей с остальным обществом свидетельствует тот факт, что члены шайки могут отли­чать добро от зла и испытывают чувство вины. Преступления под­ростки совершают только тогда, когда они "рационализируют" (оп­равдывают) действия, заслуживающие, по их мнению, порицания.

Такая рационализация, названная Д. Матзой и Г. Сайксом "тех­никой нейтрализации", может осуществляться следующими при­емами.

1. Отрицание ответственности. Правонарушитель не отрица­ет, что совершил преступление, но он за это не отвечает, посколь­ку "не мог сдержаться", "был сам не свой".

2. Отрицание вреда. Да, действительно совершил преступле­ние, но от него никто не пострадал, так как, например, "потерпев­ший был застрахован" и т. д.  

3. Отрицание наличия жертвы. Да, совершено преступление, но нарушитель пытается представить свое деяние как вид спра­ведливого возмездия или наказания: жертва превращается в зло­дея, а преступник – в благородного мстителя.

4. Осуждение осуждающих. Да, действительно совершено пре­ступление, но в этом виновато общество ("детство было трудным", "все вокруг крадут", "потерпевший меня спровоцировал").

5. Обращение к более важным обстоятельствам. Действитель­но совершено преступление, но это сделано ради высоких целей ("не мог не помочь другу", "семья жила в нужде").

Все рассмотренные выше теории уделяли основное внимание причинам и условиям, в силу которых люди совершают преступ­ления. Они пытались дать ответ на вопрос, как человек доходит до совершения преступления. Теория стигматизации (1951 г.), разра­ботанная Эдвином Лемертом, пытается объяснить другое: она ищет ответ на вопрос, почему человек не перестает совершать преступ­ления и в результате какого процесса определенные деяния при­знаются преступными.

Общепризнано, что отклоняющееся поведение нуждается в социальном контроле и что само отклоняющееся поведение есть результат ослабленного социального контроля. Э. Лемерт же отри­цает это. По его мнению, именно социальный контроль и порожда­ет девиантность. Например, во многих государствах гомосексуализм или производство абортов признавались преступлениями, пресле­довались в уголовном порядке. В'связи с декриминализацией по­ведение, которое ранее считалось преступным, стало законным. Воз­можно и обратное: в результате изменения правовых норм легаль­ное поведение становится преступным (процесс криминализации). Поэтому Э. Лемерт считает, что на размеры и структуру преступ­ности социальная реакция влияет, по крайней мере, в такой же сте­пени, как и сама "злая воля" виновных.

На основе этих общих положений Э. Лемерт разделил девиантное поведение на две категории: первичная девиация и вторич­ная девиация.

Он считает первичной девиацией то, что составляло предмет интереса для прежних криминологических теорий, а именно фак­торы, которые побуждают индивида совершить преступление. «В вопросе о причинах девиации Э. Лемерт – эклектик, ибо утверж­дает, что здесь действуют постоянные либо временные сочетания самых разнообразных факторов – социальных, культурных, пси­хических либо физиологических. Установление причин первичной девиации Э. Лемерт считает задачей второго плана, поскольку ре­ально меняет статус и психическую структуру индивида, превра­щая "нормального" человека в девианта, не сам факт кражи, пьян­ства, гомосексуальных отношений либо употребления наркотиков, а процесс стигматизации. Именно в результате этого процесса ин­дивид начинает входить в предписанную ему социальную роль»[13].

Вторичная стигматизация начинается с момента социальной реакции на девиантное поведение. В случае совершения преступления вторичная девиация начинается с момента возбуждения уго­ловного дела против виновного и достигает кульминационной точ­ки в ходе судебного разбирательства, когда происходит публичное объявление человека преступником, отщепенцем. В дальнейшем, в период отбывания наказания, осужденный подвергается воздействию, направленному на его «деградацию» : специальная стрижка, специальная одежда и т. д.

Все эти реакции общества на факт девиации приводят к тому, что некоторые люди начинают поступать в соответствии с ролью, которую им определило общество. Человек, злоупотребляющий ал­коголем, публично объявленный алкоголиком, начинает вести себя как алкоголик.

У людей, переживших процесс стигматизации (клеймения), создается негативное представление о самом себе, которое может существенно повлиять на их поведение в будущем. Клеймение вы­ражается в отрицательном, недоверчивом отношении окружающих к ранее судимому и во внутреннем усвоении человеком роли пре­ступника. Причем особое значение приобретает психологическая переориентация личности, ощутившей отчуждение от законопос­лушных граждан и сближение с образом жизни других преступ­ников.

Э. Лемерт выделяет следующие стадии девиации: 1) первич­ная девиация; 2) санкции; 3) следующая первичная девиация; 4) более серьезные санкции и отчуждение; 5) очередная.первичная девиация с возможной враждебностью и чувством обиды на тех, кто наказывает; 6) кризис терпения, выражающийся в формаль­ной акции со стороны общества — стигматизации девианта; 7) уси­ление девиантного поведения как негативная реакция на стигма­тизацию и наказание; 8) окончательное принятие социального ста­туса девианта и попытка приспособления, исходя из новой соци­альной роли.

Стигматизировав человека как преступника, общество отвер­гает его. Стремление "всплыть" и свойственная людям потребность в принадлежности к определенной группе, приводят, по мнению Э. Лемерта, к тому, что «заключительным этапом карьеры девиан­та оказывается вступление в организованную девиантную группу. Этот акт имеет множество последствий для карьеры девианта. По сравнению с отдельными индивидами девиантные группы проявля­ют, прежде всего, большое стремление к рационализации своего по­ложения. В дальнейшем девиант учится совершать девиантные по­ступки таким образом, чтобы свести к минимуму связанные с ними трудности; со всеми проблемами, с которыми он сталкивается в свя­зи с нарушением норм, были знакомы уже до него. Следовательно, увеличивается вероятность того, что, вступив в организованную и институционализированную девиантную группу, девиант будет про­должать свои девиантные действия. С одной стороны, он научился избегать трудности, с другой — обосновывать свое поведение»[14].

Концепция стигматизации имеет важное значение не только в теории, но и для работников правоохранительных органов, подчеркивая отрицательные последствия вовлечения некоторых людей в сферу действия правовой машины. Это, в первую очередь, отно­сится к несовершеннолетним, психика которых еще окончательно не сформирована, в связи с чем они особенно восприимчивы к на­вязанным социальным ролям. Нередко поспешность в возбуждении уголовного преследования против подростков ускоряет процесс де­морализации вместо того, чтобы его предотвратить.